Смотреть аниме онлайн, огромная коллекция аниме, всё бесплатно и без регистрации!

Он сидел на покрытом травой холмике и смотрел вдаль, туда, где перекатывал волны Английский канал1. Ветер вырвал прядку седых волос из-под головного платка и игрался с ней, как радостный щенок с деревянной куклой. Старый моряк (а кто ещё это мог быть?) пошевелился и обвёл взглядом окрест. Серые валы Ла-Манша ударяли в меловые обрывы побережья, и, казалось, неведомым колдовством поднимались выше, превращаясь в столь же серые волны травы, и, катились дальше. Весеннее солнце, яркое, но ещё не слишком тёплое, выжигало синеву неба до пепельного цвета. Так что моряку чудилось, что он один среди серости земли, воды и неба. Тяжело вздохнув, он полез за ворот. Немного покопавшись, вытащил на свет и снял с шеи почерневшую от времени и соли цепочку, на которой висел невзрачный серовато-зелёный камешек. На мгновение сжав его в кулаке, моряк разжал ладонь и придирчиво оглядел. Ковырнул ногтем едва заметную трещинку в грубой серебряной оправе и снова вздохнул.
- А ты всё такой же, да? – хрипло заговорил он, продолжая смотреть на ладонь, – как и в тот день, когда она подарила тебя мне. Ты же помнишь?
Старик прикрыл глаза, собираясь с мыслями, и снова заговорил.
- Я тогда был совсем ещё молодой. Помогал нашему лесничему, но хотел уйти в море, стать моряком… Многие тогда этого хотели. Мы поехали с возами древесины на ярмарку в Ромни2, тогда как раз чинили дамбу и можно было хорошо расторговаться. День был удачный и мастер Хендрик дал мне несколько монет, велел развлечься, ведь завтра предстояло возвращаться назад в порт Рай. Я и пошёл. В таверне было шумно, ярмарка привлекла разный народ. Тогда я и увидел её. Местную, дочь кузнеца. Она разносила нам кружки с элем и блюда с мясом. В полутёмном, забитом людьми зале трактира, она сияла как новенькая монета в грязи. Пепельные, как сумерки, волосы, только подчёркивали её бледное лицо, на котором горели чудесные зелёные глаза. И когда наши взгляды встретились, я окаменел. Не помню, сколько я сидел там, баюкая свою кружку и боясь моргнуть, чтобы она не исчезла, растворившись, словно призрак. Не знаю, что я хотел сделать. Может, просто досидел бы до конца и ушёл. А может, попробовал бы заговорить с ней. Не знаю. Всё решилось само собой. Мой сосед, рыжий дровосек-йоркширец крикнул ей: « Эй, девка! Я хочу проводить тебя домой. Я мастер-дровосек и не потерплю отказа!»
- Не слишком торопись, рыжий. – Это сказал сидящий неподалёку огромный парень, видимо фермер. – Она наша местная, и если уйдёт с кем-то, то из нашего края.
Тут уж я не выдержал. Ноги сами подняли меня со стула.
- Вы, неотёсанные мужланы! Побольше уважения к даме!
Старик на мгновение замолчал, стараясь поудобнее сесть. И усмехнулся сам себе.
- Да уж. Видимо, перечитал я историй о рыцарях, что давал мне наш пастор. Даже не думал, что я могу так говорить. А ведь надо было не разговаривать… Я даже не понял, кто из них меня ударил. Очнулся в полутёмной комнатушке, на узкой кровати. Она сидела в ногах и вышивала полотенце. Некоторое время я лежал, ничего не понимая, но тут она повернула ко мне голову.
- Пришёл в себя? Скоро будем ужинать. Отец разрешил тебе остаться сегодня на ночь у нас. Будешь нашим гостем, сэр рыцарь. – Она слегка улыбнулась.
Я замер, когда увидел её глаза, но когда я услышал её голос… Глубокий, несколько низковатый, с лёгкой хрипотцой, но удивительно нежный. Он словно обволакивал меня, заставляя сердце стучать с перебоями.
- Как?.. Что?.. – я не смог выдавить из себя ничего связного. Мои слова, мне самому казались хриплым карканьем.
Она засмеялась. Дьявол, я сам засмеялся бы на её месте, но в тот момент… Меня словно резанули прямо по обнажённому сердцу. Она, видимо, что-то уловила и оборвала смех.
- Тебя так быстро оглушили, что, наверное, ничего не помнишь. Ты вступился за меня в таверне. Будь ты местным, знал бы, что это не нужно. Трактирщик Джон ещё никогда не позволял пьяным дуракам мешать его работе. Ты пострадал меньше всех. Видел бы ты рыжего…
Она снова засмеялась и, на этот раз, я засмеялся вместе с ней. Очень уж легко стало на душе. Она встала и, собрав своё рукоделие, пошла к двери.
- Поднимайся, умойся – во дворе есть кадушка с водой, и приходи в залу. Ужин уже готов.
Она уже почти вышла, когда я выкрикнул ей вслед, то о чём даже не думал:
« Будь моей женой!»
Она обернулась и пристально посмотрела мне в глаза. Я осел в кровати, не понимая, что заставило меня сделать это.
- Хорошо, - после некоторого молчания она сказала самые невероятные слова, которые я слышал в своей жизни. – Я стану твоей женой. И да, меня зовут Марта.
Она вновь отвернулась и вышла. Я сидел в кровати, ошеломлённый и растерянный.
А когда, через несколько дней, мы уезжали назад в Порт Рай уже вместе, она и подарила мне тебя. Я удивился, ведь ты просто камень.
- Что это? Камень?
- Конечно. Просто камень. Но, что ты слышал о женщинах с Ромнинских болот?
Они… - Я несколько смутился, но её взгляд повелевал, и я не смог не ответить. – Я слышал, они тут все колдуньи.
- Почти верно. – Она ободряюще улыбнулась мне, и я понял, что Марта не обижается. – Не колдуньи, конечно. Но в наших краях издавна дружили с Народом с Холмов3. И мы храним эту дружбу. Этот камень – он будет оберегать тебя, ведь я чувствую, что ты недолго пробудешь у семейного очага.
** ** ** ** **

Старик вновь устремил взгляд на волны. Некоторое время он сидел, не шевелясь, погруженный в свои мысли.
- Не знаю, была ли она колдуньей, или водилась с Маленьким народом, но Марта всегда знала наперёд… Через несколько месяцев, я наконец попал на корабль. И не к какому-нибудь купцу, а к Фрэнки. Тогда он был ещё молодой сорванец, и никто, кроме него самого, не знал, что потом его будут звать сэром Френсисом, Френсисом Дрейком4. Мы тогда помогали голландцам. Испанцы больно лютовали на их землях, жгли на кострах всех, кто не католик, и многие бежали. Наши лодочки перевозили их в Англию. Мы не могли драться с галеонами, но, к счастью, там множество мелей, куда тяжёлые корабли боялись сунуться, а мы свободно плавали. Фрэнки всегда лез в самое пекло и, однажды, нашу посудину загнали на мели три галеры испанцев. Все остальные наши судёнышки разлетелись как вороны от пугала, и мы остались с испанцами одни. Одна лодчонка против трёх галер. Ну, и пришлось же нам побегать… Но никто не знал эти места так, как Фрэнки. Две галеры он посадил на мель, а на третью мы полезли в абордаж. Голландцы вместе с нами – а куда им было деваться? У нас ножи и топоры, у испанцев – мушкеты. Первый же залп залил нашу палубу кровью. Но, пока они перезаряжались, мы залезли на галеру. Второй залп был менее слаженный, и погибло не так уж много наших. В дыму и свалке мушкеты уже не могли помочь испанцам. Как мы их резали! Тогда ты и спас меня в первый раз. Испанец ударил своим кортиком мне в сердце, но в кармане, в коробочке лежал ты. И лезвие, скользнув по тебе, лишь оцарапало мне кожу. А моему топору его шляпа нисколько не помешала. Возвращались мы домой на галере.
Пришли, а в порту нас встречают как воскресших. Те, кто был на других лодках, вернулись и рассказали, как было дело. Никто не верил, что можно уйти сразу от трёх галер. Даже отпевать нас уже готовились. А мы тут как тут, живые, да ещё и с трофеем. Ох, тогда я впервые увидел, как восхваляют Фрэнки. Вернулся я тогда домой, а Марта стоит как изваяние. До неё тоже дошли слухи о нашей погибели. Я хвастаюсь, болтаю, а она не двигается. Лишь в конце моего рассказа, всхлипнула, обняла меня, крепко-крепко, не вру. Кости аж затрещали. Обняла так и стоит. Только тогда я и заметил, что прядь её волос стала совсем седой.
- Спас меня твой камень, - говорю ей. – Недаром ты мне его давала, кудесница.
Тут она словно ожила, бросилась хлопотать по дому, накормила меня вкусно. А я, наутро, пошёл к нашему кузнецу и сделал тебе эту оправу. И на шею на цепочке одел. Чтобы не потерять. Марте больше ничего не сказал. Продолжили мы наше дело. А вскоре Фрэнки ушёл в дальнее плаванье, к Америке. Я стал владельцем небольшого судёнышка и возил товары между Раем и Булонью. Несколько раз нас брали на абордаж пираты, но камешек или опыт, полученный с Фрэнки мне помогали, каждый раз мы отбивались. А вскоре, я получил прозвище шкипер Счастливчик, и пираты от меня отстали. Марта всегда ждала меня, спокойная и молчаливая. Я привозил ей лучшие ткани из Франции, и не было в Порт Рае более красивой и нарядной женщины. Так шли годы. Схоронили мы её отца и моих родителей, и остались одни на этом свете.
Новости о Фрэнки приходили одна невероятнее другой. В Канале снова стало неспокойно. Было ясно, что вскоре, что-нибудь случится. Мы с Мартой переехали в Дувр, у меня уже было несколько кораблей и золотая цепь члена городского совета. Я снял тебя с шеи и положил снова в кармашек на груди. В море я теперь выходил редко, и Марта была счастлива.
Но тут, вернулся Фрэнки. Правда, теперь он стал сэром Френсисом, но старых знакомых всё равно узнавал и поднёс мне золотую чашу, из дальних стран. Из Картахены, как он сказал. И ещё кое-что он мне сказал.
- Готовься к бою, старый конь, готовься к бою. Испанцы слишком долго терпели. Королева Бет5 не сможет слишком долго удерживать поводок Филиппа6 своей атласной туфелькой.
И я стал снаряжать свой самый большой корабль. Ставил пушки, делал запасы, подбирал команду из лихих, да смелых. И Фрэнки не ошибся. В Канал вошла Армада7. Я попрощался с Мартой, созвал своих ребят и мы вышли вместе с флотом.
Это была славная охота! Испанцы шли строем, их мощные, высокобортные галеоны не давали нам шанса приблизиться. Но нам и не нужно было это делать. Мы расстреливали их издалека, наскакивая то тут, то там. Хорошо, что Англия была рядом. Наши купцы подвозили нам ядра, еду, парусину. Мы чинились и грузились прямо в море и снова бросались в погоню. Но долгое время ничего не удавалось сделать. Лишь два корабля испанцев вышли из строя и были захвачены Фрэнки и Хокинсом8. Мы уже с трудом держались на ногах. К счастью, испанцы встали на якорь. Наши послали брандеры, испанцы принялись рубить якорные канаты и, наконец, их строй развалился. Тут то и началась настоящая свалка. У испанцев кончались припасы, их огонь был редким, но… Но моему кораблику хватило. Мы попали под бортовые залпы пары галеонов. Корабль начал тонуть и я с командой оказался в воде. Подобрать нас никто не мог, вокруг шёл бой, дым от горящих кораблей и от залпов орудий застилал всё вокруг. Не уверен, что нас кто-то видел. Вода в Ла-Манше, пусть и летом, не самая тёплая. К вечеру мы начали думать о смерти. Держась за доску, я с тоской поглядел в сторону Англии. Вспомнил о Марте. И полез в кармашек за тобой. Когда ты оказался в моих окоченевших пальцах, по ладони разлилось тепло. Взгляд мой просветлел, и я увидел идущий мимо корабль. Стал звать. Там услышали мой крик, и повернули к нам. Дьявол! Как же я испугался! На его гроте, под самым реем, цвело багровое пятно. Я знал, чей это корабль! Он был захвачен здесь, в Канале, и юнга из его прежней команды залез на рей, пытаясь спастись. Его пристрелили прямо наверху, он долго висел на рее, и его кровь вытекала из ран, окрасив верхнюю часть грота. Это был корабль Грейн О’Мэлли9, ведьмы из Рокфлита, ирландской пиратки. Но, удача была на нашей стороне. В этот день Грейн сражалась вместе с нашим флотом. Даже потопила галеон Педро де Мендосы. Так что домой я вернулся на корабле, на котором в другое время мог найти только смерть. Снова, как и давным-давно, Марта обняла меня и стояла так долго-долго. Соседи сказали потом, что когда наш флот, сражаясь, ушёл за Армадой, она не ела больше недели, пока я не вернулся. Я отнёс её в кровать. Она была лёгкая как пушинка и такая же бледная. Я сидел у её изголовья и рассказывал о бое, о Грейн, о Фрэнки. Она лишь молча смотрела на меня, с какой-то непонятной мне жадностью во взгляде, и теребила кончик одеяла своими тонкими пальцами.
** ** ** ** **

- Несколько лет прошло с тех пор. Мы жили мирно и тихо. Марта постепенно слабела и все реже выходила из дома. Сумрачно стало в нашем жилище и… и я сбегал. Да, думаю, так и было. Я проводил много времени в совете, на пристани, в трактирах. А Марта оставалась одна в пустом доме. Детей у нас не было, и лишь старая наша служанка проводила с ней дни. Какой дурак! Так глупец, держа в руке горсть золотого песка, выбрасывает его в придорожную канаву, не зная его ценности. Мне присвоили титул «Заботника города», а о своей Марте я забывал. Лишь одно облегчает мою душу. Умерла она у меня на руках. Словно вижу сейчас, как её угасающий взгляд нашёл мои глаза. Как вспыхнули её зелёные глаза, как засветились лаской и счастьем. Сразу вспомнил тот, самый первый, взгляд в темной таверне. Будто и не проходили эти годы.
- Я люблю тебя, - сглатывая неожиданно возникший в горле комок, сказал я.
Не знаю, услышала ли… Так и замерла, глядя на меня. Но жизнь ушла из её взгляда. А я держал её на руках и плакал. Всё, что я не дал ей за эти годы, её ожидание, её терпеливую и молчаливую верность – всё это я оплакивал, оставшись один.
А теперь я вернулся сюда, туда, где начался мой путь и сижу, разговаривая с тобой, куском камня. Глупо! Зачем ты мне, если её больше нет? От чего ты меня бережёшь? Для кого?
Моряк размахнулся и швырнул камешек с обрыва. Сверкнув прощальным жёлтым отблеском, тот погрузился в серую воду. А когда, в глубине, он коснулся дна, сердце старика дрогнуло. Его нашли на следующее утро играющие дети. Он сидел, по-прежнему прямой, и взгляд его недвижных глаз был устремлён в море.
** ** ** ** **

Акияма-сенсей отложила рукопись, которую читала и посмотрела на свою слушательницу.
- Мидзуки, ты спрашивала, что значат слова «странный» и «странность». Ты поняла? Можно ли назвать отношения Марты и её мужа странными? Был ли подаренный ею камешек странностью? Что скажешь? Сможешь теперь дать определение? Подумай…




Примечания:
1. Ла-Ма́нш или Английский канал (фр. la Manche, англ. the English Channel — пролив между побережьем Франции и островом Великобритания. Под проливом с 1994 года проходит третий в мире по длине железнодорожный тоннель — Евротоннель. Вместе с Па-де-Кале соединяет Северное море с Атлантическим океаном. Длина 578 км, ширина на западе 250 км, на востоке 32 км, наименьшая глубина на фарватере 23,5 м. Под Па-де-Кале (Дуврский пролив, Dover Strait), который считается частью пролива Ла-Манш, между Дувром и Кале сооружен тоннель (общая длина 52,5 км, в том числе 38 км под дном пролива). Основные порты: Портсмут, Саутгемптон, Гавр, Шербур. Крупнейшие острова пролива: Остров Уайт у берегов Великобритании и Нормандские острова у берегов Франции.
2. Ромни – небольшой город в Англии, Кент.
3. Народ с Холмов, Маленький народец, Фейри – обобщённое наименование волшебных существ, жителей страны Феерия. Зачастую используется как эвфемизм, когда называть их истинное имя не желательно (то есть почти всегда).
4. Сэр Фрэнсис Дрейк(англ. Francis Drake; около 1540 — 28 января 1596) — английский мореплаватель, корсар, вице-адмирал (1588). Первый англичанин, совершивший кругосветное плавание (в 1577—1580 гг.). Активный участник разгрома испанского флота (Непобедимой Армады) в Гравелинском сражении (1588): благодаря умелым действиям Дрейка англичанам удалось получить преимущество над превосходящими огневой мощью силами противника.
5. Елизаве́та I (7 сентября 1533 — 24 марта 1603), Добрая королева Бесс, Королева-дева — королева Англии и королева Ирландии с 17 ноября 1558, последняя из династии Тюдоров. Младшая дочь короля Англии Генриха VIII и его второй жены Анны Болейн. Время правления Елизаветы иногда называют «золотым веком Англии» в связи с расцветом культуры (т. н. «елизаветинцы»: Шекспир, Марлоу, Бэкон и др.) и с возросшим значением Англии на мировой арене (разгром Непобедимой Армады, Дрейк, Рейли, Ост-Индская компания).
6. Филипп II (исп. Felipe II, 21 мая 1527 — 13 сентября 1598) — король Испании из династии Габсбургов[1]. Сын и наследник императора Священной Римской империи Карла V (он же король Кастилии и Арагона Карл (Карлос) I), Филипп с 1554 года был королём Неаполя и Сицилии, а с 1556 года, после отказа своего отца от престола стал королём Испании, герцогом Нидерландов и обладателем всех заморских владений Испании (см. Испанская империя). В 1580 году присоединил также Португалию и стал её королём (как Филипп I, порт. Filipe I).
7. Непобедимая армада (исп. Armada Invencible) или Великая и славнейшая армада (исп. Grande y Felicísima Armada) — крупный военный флот (около 130 кораблей), собранный Испанией в 1586−1588 годах для вторжения в Англию во время англо-испанской войны (1585−1604). Поход Армады состоялся в мае-сентябре 1588 года под командованием Алонсо Переса де Гусмана, герцога Медина-Сидония. Непобедимая армада была потрёпана англо-голландским флотом из лёгких и манёвренных кораблей, которым командовал Чарльз Говард, в серии боёв, завершившихся Гравелинским сражением. В них отличились «пираты Елизаветы», самый известный из которых — Фрэнсис Дрейк. Сражения длились 2 недели. Армада не сумела перегруппироваться и ушла к северу, отказавшись от вторжения, причём английский флот следовал за ней на некотором отдалении, идя вдоль восточного побережья Англии. Возвращение в Испанию было трудным: Армада пошла через северную Атлантику, вдоль западного побережья Ирландии. В результате сильных штормов многие суда были выброшены на северное и западное побережье этого острова. В ходе экспедиции было потеряно более 60 кораблей (причём только 7 из них — боевые потери).
8. Сэр Джон Хокинс (англ. John Hawkins или John Hawkyns), (Плимут, 1532 — Вест-Индия (в море) 12 ноября 1595) — английский моряк, кораблестроитель, адмирал, талантливый организатор, коммерсант, работорговец, пират. За отвагу в битве с Непобедимой армадой пожалован в рыцарство (1588). Потомственный дворянин. Сын сэра Уильяма Хокинса и Джоан Трелони. По материнской линии восходит к Элеоноре Ланкастерской. Отец Джона Уильям был доверенным лицом Генриха VIII и одним из выдающихся капитанов Англии.
9. Грануаль («Лысая Грайне»)[1], также известная как Грайне, Грания и Грейс О`Мэлли (англ. Grace O'Malley, около 1530 — около 1603) — «королева пиратов», «предводительница морских разбойников», «ведьма из Рокфлита».

Сформулировать идею автора, по Вашему мнению, и дать ей свою субъективную оценку.

Убедителен ли рассказ и всё, что было затронуто в нём.

Здесь можно выразить Ваше общее читательское впечатление; отметить то, что особенно запомнилось; оценить атмосферность, новизну.

Двадцать четыре капли…

В тот вечер Госпожа возвращалась домой в превосходном настроении – очевидно, ее новый сексуальный партнер был не просто хорош, а исключительно умел в искусстве обольщения – так что полуорганический разум Гнезда, едва уловив в воздухе частицы знакомых феромонов, тут же сменил стандартное дневное освещение на уютно-красноватое, словно бы просвечивающее сквозь толстую скорлупу яйца, после чего послал в теплую подстилку Летуньи серию легких электрических зарядов: вставай, вставай!..

Двадцать три.


– Йи-и-их, глупыш-шка, вот ты где! – кажется, ее хозяйка уже даже стоять ровно не могла, и ее массивные бедра крупно дрожали – «сласть» уже успела превратиться в подсохшую корку на ее чешуе, но количества, просочившегося сквозь кожу, было достаточно, чтобы опьянить весь город! – Йи-и-и-и-их, моя крас-савица… – после чего ее пальцы с аккуратно (можно даже сказать, интимно) затупленными когтями опустились на голову Летуньи, небрежно почесав ей чувствительное основание шеи.

Двадцать две.


– Х-хорош-ш, хорош-ш-ш, – от повышенного содержания афродизиаков в крови и без того не тусклая искра, пусть даже едва различимая под толстой кожей на шее Госпожи, пульсировала сочным алым, пока она томно облизывала губы раздвоенным языком, будто смакуя вкус безымянного самца, в качестве примирительного подарка отданного ей одной из сестер, – Даже слиш-ш-шком хорош-ш-ш! – и, издав нечто вроде сдержанного бульканья, она подхватила хрупкую питомцу на руки и двинулась в сторону купален, дабы привести себя в порядок.

Летунья и не думала возражать.

Двадцать одна.


– А-а-ах, – спустя почти полтора цикла Оршанна Танцующая-при-лунах наконец-то смыла с себя все следы прошедшей вечеринки, вернув мысли в более привычное русло, и пока Гнездо бережно подсушивало ее кожу, готовя к намасливанию – на этот раз безо всяких добавок! – сама громадная ссар’а без лишней деликатности вспоминала все подробности праздника, уже прикидывая, как бы извлечь из всего этого наибольшую выгоду. Пока что ее положение Старшей было незыблемо – позор Хашширы, распластавшейся перед сестрой кверху брюхом, еще нескоро забудут даже самые легкомысленные из сестер – но амбиции младших нельзя было недооценивать: забудешься на мгновение, дашь слабину – и тебя проглотят целиком, как жирного шшу, после чего брезгливо выплюнут комок из непереварившихся чешуи и костей…

Двадцать.

…так что, пожалуй, этого самца все же придется отослать. Жаль, конечно – он действительно хорош, а от вида его превосходно развитых шпор и в меру упитанного подхвостья даже у Оршанны, в последний раз сношавшейся в позапрошлом сезоне, зачесались гребни на спине – но все же сейчас явно не время для бурных страстей… вдобавок, кто знает, не отдала ли Хашшира ему напоследок какие-нибудь указания? Это, конечно, всего лишь самец, и за годы планомерного разведения его порода уже давно превратилась в сборище сексуально озабоченных оплодотворителей, готовых к спариванию по первому приказу – но недооценивать их возможности явно не стоило.

Девятнадцать.


Ибо, как бы ни был он хорош на ложе, верность его никогда не будет принадлежать другой, а кольцо-удавка на шее – лишь символ положения, но никак не гарантия полной лояльности. Затяни поводок потуже, и это гибкое мускулистое тело забьется в конвульсиях, захрипит, плюясь пеной, в отчаянном бесстыдстве раскрывая бедренные поры и насыщая воздух душным, щиплющим ноздри ароматом – но, едва пройдет угар страстей, ничто не помешает этому искусному любовнику, еще недавно бархатисто вылизывавшему спину новой хозяйки, выскользнуть из-под опеки и помчаться к своей настоящей госпоже, точно охотничий зверь, разыскавший дичь посреди сонного болота… или, если говорить начистоту, исполнительный птенец, жаждущий, чтобы его благодарно погладила по головке обычно равнодушная мать.

Восемнадцать.


Наследие дикого прошлого, вбитое в самую суть их организмов: пусть это уже не беззаветная преданность первому увиденному после вылупления взрослому, но даже века цивилизации не сумели до конца вытравить эту болезненную привязанность, напоминающую неутолимый голод. Самцам, от природы менее развитым в умственном отношении, противостоять этому чувству было особенно нелегко, и именно поэтому, несмотря на царивший в матриархальном обществе промискуитет, каждая из матриархов – от Старшей до последней из ее сестер – предпочитала лично заниматься разведением самцов своей породы, вводя свежие линии исключительно для обновления коллекции. Спаривание же с чужим самцом – как бы хорош он ни был – всегда носило легкий оттенок риска, что, с одной стороны, прибавляло остроты сексу, но с другой…

Семнадцать.


– А-а-а-аш-ш, – и, сладко выпустив между стиснутых челюстей кончик языка, Оршанна вытянулась на своем ложе, пока тонкие пальчики осторожно смазывали маслом ее шкуру, не пропуская ни малейшего участка. Все же, как ни посмотри, а ссар’иши, «малютки», были на удивление полезны для таких вот деликатных работ: их малый размер позволял быть на удивление аккуратными, поистине смешной вес – невесомыми, а огромные крылья, сейчас сложенные в особый кармашек на спине, не давали толком развиться всей остальной мускулатуре, так что, даже если бы Летунья – над именем для питомицы Оршанна долго не думала – и вздумала бы выкинуть что-то, одного движения хвоста хватило бы, чтобы пришлепнуть наглую мелочь, будто насекомое!

Шестнадцать.

Хотя, пожалуй, это слишком… по-варварски. Ведь достаточно протянуть руку и нащупать у себя на груди, в складках налитой кровью шкуры, вычурно-красивый флакончик, намертво запечатанный и до краев наполненный питательной смесью, в которой, точно крохотная рыбка, плавала капля застывшего света, изысканнейшая из всех возможных драгоценностей.

Пятнадцать.


И поводок, и намордник, и клеймо собственности, ни на полчешуйки не испортившее замысловатую серебристо-серую вязь, оплетающую хрупкую Летунью с головы до хвоста – Оршанна улыбается расслабленным оскалом черных губ, слегка встряхивая флакончик.

Четырнадцать.


Камень души.

Тринадцать.


…и Наара непроизвольно вздрагивает всем своим тельцем – но спустя долю мгновения уже продолжает растирать шкуру Госпожи, почти не слыша раздавшегося в замершем воздухе шипящего смешка.

Двенадцать.

Впрочем, она уже привыкла. Семнадцать витков… неужели уже почти восемнадцать, целых три полных года? С тех пор, как ее поймали, время словно перестало течь, как обычно: когда ей казалось, что она вот-вот умрет, звезды ползли по небесам ужасающе медленно, точно разленившиеся черви по нагретому камню, хотя на самом деле она провела в той клетке всего полтора витка… разве что по их окончании чувствовала себя немногим лучше мертвой.

Одиннадцать.


Желание летать – во что бы то ни было подняться в воздух, расправить крылья, ощутить под собой скольжение воздушных потоков – для хааси-та, «небесного народа», было сродни неизбывной страсти, естественной потребности, еще более жестокой, чем жажда или голод, поэтому к тому времени, как Госпожа выкупила ее у прежнего владельца, Наара уже была на грани безумия, вот-вот готовая провалиться в бездну внутреннего кошмара.

Десять.


Летать. Летать. Летать! Она повторяла только это, снова и снова, пока крылья, избитые в кровь о прутья клетки, судорожно трепетали, то и дело порываясь совершить очередной бесполезный взмах. Разум заволокла мутная тьма, отрезающая все видимое, слышимое, чувствуемое – и заставлявшая неудержимое Сердце пульсировать еще чаще, еще болезненнее, отчего измученная до глубины души Наара тихонько выла, расцарапывая себе голову…

Девять.


А потом боль ушла. И после удивительно долгого забытья, оставившего по себе легкий привкус горечи на языке, она увидела, что клетки больше нет. Что два нежных серпика Сестер заливают ее своим тихим светом, и звезды шепчутся между собой, призывая в царство изначальных песен. Ее ноздри щекотали болотные ветра, переполненные запахами, неведомыми жителям Кольца, чьи прекрасные склоны восставали из дымки на горизонте – о, как сильно она хотела к ним вернуться! Как яростно взмахнула освобожденными крыльями, срываясь в долгожданный полет – быстрее, сильнее, выше! Тогда она поверила, что и вправду свободна. Ни прутьев, не цепей! Только небо, крылья, ветер!..

Восемь.

А вместо этого – пронзившая ее невыносимая боль! – словно бы чьи-то глумливые пальцы раздирали ее плоть, ломали кости! – и только-только собиравшаяся радостно запеть хааси поперхнулась невнятным хрипом, запнувшись на середине взмаха и неуклюже рухнув вниз, скручиваясь клубком. Лишь предусмотрительно растянутые Гнездом (естественно, по личной просьбе Госпожи) шляпки грибов-симбионтов, обычно используемые в качестве навесов от дождя, не позволили рухнувшему с небес хрупкому тельцу разбиться вдребезги… однако на следующий день, когда Наара очнулась и увидела хозяйку, небрежно поигрывающую флакончиком с Сердцем – с ее живым, пульсирующим Сердцем! – внутри, она впервые от всего сердца пожелала себе умереть.

Семь.


Естественно, Госпожа не могла этого допустить. Ведь в ее руках был ключ к самой сути маленькой ссар’иши, эта удивительно чувствительная драгоценность, последняя общая черта, доказывающая, что некогда болотные ссар’а и горные хааси-та были единым народом – так что она медленно, осторожно приступила к приручению своей непокорной питомицы. Лаской. Заботой. Подчеркнутым вниманием. Лишь слегка пощекотав когтем податливую стенку флакончика, Оршанна без малейших усилий заставляла гибкое тело Летуньи извиваться в сладких конвульсиях; лишь согрев чужое Сердце в своих чешуйчатых ладонях, она вынуждала гордую ссар’иши распластаться у себя на груди, расслабленно обнять мерцающими крыльями...

Шесть.


Податливый разум, немного лишнего времени и Сердце – вот и весь нехитрый рецепт для двух с половиной витков, после которых даже подозрительное Гнездо уже не так тщательно следило за доверенным ему питомцем хозяйки, когда-то то и дело норовившим сбежать!

Пять.


Так что под вечер, когда ради нее Оршанна выбирается на холодную скользкую крышу, Наара чувствует разве что искреннюю благодарность за эту невиданную милость. Госпожа, ее добрая, внимательная Госпожа не обязана с ней возиться – что это слабое серое тельце рядом с мускулистыми руками и восхитительными переливами радужной шкуры, похожей на лепестки болотных цветов? – но все же каждый вечер они повторяют этот ритуал, и, едва Госпожа переворачивает размеченный цилиндр, хааси поспешно срывается в воздух, торопясь как можно скорее удовлетворить свои низменные... потребности.

Четыре.

О да. Просто… потребности. Естественные. Как дыхание или сон, не больше, не меньше – и она выписывает вокруг Гнезда туго закрученную спираль, заставляя холодный ночной ветер выбивать слезы из прищуренных глаз. Госпожа стоит внизу, кутаясь в похожую на живую слизь подогретую накидку, и ее темные глаза почти расслабленно наблюдают за вспышками искрящихся крыльев, пока Сердце Летуньи покоится у нее в ладонях.

Три.


Потому что не предаст.

Две.


Потому что любит.

Одна.


И, едва по стенкам цилиндрических часов стекает последняя капля, гордая Наара добровольно ныряет в раскрытые объятия, после чего, прижав зажмурившуюся ссар’иши к груди, Оршанна почти брезгливо сплевывает подувший с гор холодный ветер и поспешно исчезает в багрово-алых сумерках задремавшего Гнезда.

Все-таки существует некий рок. :) Во время второго тура сидела дома с поцарапанным правым глазом и слезоточила в три ручья, во время третьего – готовила доклад к конференции и слезоточила (уже из красных от недосыпа глаз). В общем, слава ананасикам, нашлась в моих архивах подходящая заготовочка на близкую тему «стокгольмского синдрома»...

Сформулировать идею автора, по Вашему мнению, и дать ей свою субъективную оценку.

Убедителен ли рассказ и всё, что было затронуто в нём.

Здесь можно выразить Ваше общее читательское впечатление; отметить то, что особенно запомнилось; оценить атмосферность, новизну.

Перегоревшая в тамбуре лампочка совершенно не беспокоила Лену, которая уже полминуты отстраненно пыталась попасть ключом в замок. Руки дрожали, и долгая дорога от мамы, пролетевшая в размышлениях незаметно, так и не привела голову в порядок. Дверь неожиданно распахнулась, заставляя Лену вздрогнуть и вернуться в реальность.
- Я тебе звоню-звоню, а ты недоступна, батарейка что ли… - осекся стоящий на пороге Федор. – Что случилось? Ты чего такая бледная? Телефон украли или что? С мамой что-то?
Он суетился вокруг, осыпая невесту догадками, пока она снимала обувь и верхнюю одежду.
- Все нормально, - наконец сказала она, - телефон я выключила – нужно было подумать. Сейчас я умоюсь и все тебе расскажу. Налей мне чего-нибудь.
- Чай будешь?
- Нет, - улыбнулась она и поцеловала его в щеку, - что-нибудь покрепче. Может вина?
- Это моя фраза! – возмутился он, отправляясь на кухню. Федя убедился, что его невеста в порядке, но чем-то серьезно озадачена, поэтому пытался отвлечь ее в своей обычной шутливой манере: - Напоминаю, что осталось меньше двух недель, - крикнул он, открывая холодильник, - ресторан оплачен и, если ты вдруг решила сдать на попятную, то грандиозную пьянку я не отменю в независимости от того будет перед этим ЗАГС или нет.
Лена переоделась в домашнее и ответила, стараясь подражать его тону:
- Так легко ты от меня не отделаешься, красавчик!
Она проследовала в ванную, и через несколько секунд туда ворвался Федя, не давая ей своими приставаниями спокойно умыться.
- Это хорошая новость, но есть и плохая… - он сделал скорбное лицо, заставив невесту снова побледнеть.
- Что еще?
- У нас только белое полусладкое, которое принесли Пироговы, когда приходили в гости в последний раз.
Лена тяжело вздохнула, делая вид, что приняла эту трагедию близко к сердцу, а потом, махнув рукой, кивнула:
- Открывай!
Войдя на кухню, она залпом выпила бокал, дав жениху знак, чтобы он вновь его наполнил.
- Вот сейчас я по-настоящему напрягся, - серьезно сказал он, глядя на девушку снизу вверх. – Что случилось? Тамара Александровна в порядке? Только не говори, что я не устраиваю ее как зять, но она это тщательно скрывала столько времени.
- Ты устраиваешь нас обеих, но кое-что она и правда скрывала очень долго, - Лена сделала глоток вина и замерла, уставившись на пустой стол. – Я даже не знаю, как начать.
Федор ее не торопил, неспешно потягивая вино и корча рожи после каждого глотка. Сначала он скривился, потом попеременно замигал глазами, а, прикончив бокал, одобрительно закивал, надувая губы. Наконец он не выдержал и решил подтолкнуть невесту к разговору:
- Знаешь, когда на работе требуется написать очередное глупое официальное письмо, то я начинаю со слов: «Короче, бл…»
- Знаю, - жестом остановила его Елена, выйдя из оцепенения, - но я так делать не буду.
- Тогда начни издалека, а я пока сделаю кальян, - он встал и отвернулся к столешнице, чтобы не смущать невесту своим заинтересованным взглядом.
- Пожалуй, так и сделаю, - согласилась она и осушила второй бокал. – Знаешь, у меня было хорошее детство, родители меня любили и жили душа в душу, но в лет в семь я загремела в больницу и, вернувшись, поняла, что что-то изменилось. Сначала это было незаметно, но с каждым днем все сильнее и сильнее проявлялось. Отношения родителей стали другими. Мне казалось, что отец винит маму за то, что я попала в больницу, но была уверена, что пройдет время и все наладится. Тогда я была папиной дочкой. Мы много времени проводили вместе, он делал со мной уроки, гулял в выходные, баловал разными мелочами. А мама как будто отдалилась от нас. Она не работала и стала чем-то вроде прислуги, по крайней мере, отец так к ней относился. Они практически не общались между собой. «Приготовь», «принеси», «помой», «убери» - вот основной набор фраз, с которыми он к ней обращался. И она никогда не возражала, понимаешь, все выполняла. Раньше такого не было. Я долгое время не придавала этому значения, к тому же было приятно внимание отца и те подарки, которыми он меня подкупал. Когда я стала старше и уже разбиралась в отношениях между мужчиной и женщиной, то поняла, что в моей семье какой-то непорядок. Мама вышла на работу, но продолжала выполнять всю работу по дому по первому требованию этого деспота, как я тогда уже считала.
Федор поставил на стол кальян и наполнил бокалы.
- Так значит Тамара Александровна серьезная поклонница жесткого БДСМ, никогда бы не подумал, - попытался пошутить он, но тут же стушевался, под напряженным взглядом невесты.
- Потом я поступила в институт и уехала в Москву. Наш городок довольно далеко в области и мне была положена общага, - продолжила Лена, сделав затяжку. – Родители развелись. Мама осталась в нашем городе, а папа переехал в Королев. Он предлагал мне жить у него, но я отказалась, сославшись на долгую дорогу до института. Мы продолжали с ним общаться, он поддерживал меня финансово и запрещал подрабатывать, чтобы я больше сил посвящала учебе. Шло время, и я все чаще думала об отношениях родителей и их ненормальности. У меня уже появился собственный опыт и…
- Так, - перебил ее Федор, - давай, вот эту часть мы опустим.
- Извини, ты прав. Это не имеет отношения к делу. Так вот я все больше смотрела на отца, как на деспота, который обеспечивал семью и требовал от мамы, которая не работала, подчинения. Она терпела, так как полностью от него зависела. Я все больше сочувствовала ей и сближалась, понимая, на какую жертву она пошла, чтобы я ни в чем не нуждалась. Постепенно наша связь с папой сошла на нет. Сначала я ссылалась на дела, работу, друзей. Потом все реже подходила к телефону, а сейчас только поздравляю его с днем рождения и новым годом. Мы пару лет вообще не виделись, и я даже не пригласила его на свадьбу. Не могла простить ему потребительского отношения к маме. От той папиной дочки, какой я была в детстве, не осталось и следа, и когда-то самый близкий человек стал мне чужим, ни разу меня не обидев.
- Да, глупо, конечно. Но ты же не можешь себя заставить его простить, - сказал Федор. – Или можешь? Если что, место в ресторане мы ему найдем. Еще не поздно все исправить. Ты никогда не говорила об отце, я вообще думал, что он ушел от вас, когда ты маленькая была.
Лена сделала несколько глубоких затяжек и, выпуская дым, сказала:
- Я не упомянула главного: сегодня мама рассказала, что он не мой родной отец, и узнал он об этом как раз тогда, когда я попала в больницу.
Федор вскочил со стула и крепко обнял свою невесту, пытаясь успокоить. Слезы катились по ее щекам, и она тихо всхлипывала от ненависти к самой себе, так легко оборвавшей связь с человеком, посвятившим свою жизнь ее воспитанию. Она хотела, но не могла винить мать, которая, наконец, набралась смелости рассказать ей правду, узнав, что дочь не пригласила его на свадьбу.
- А кто настоящий отец? – вдруг спросил Федя.
- Я не спрашивала, - пожала плечами Лена. – Да, и неважно это. Для меня папа всегда был и остается настоящим. Теперь, даже больше чем раньше. Он меня принял и ни разу не отыгрался на мне за ошибку матери. Ей мстил, но меня это никогда не касалось.
- Ну-ну, маленькая моя, мы все исправим, - жених поглаживал ее по плечу, унимая очередной приступ плача. – Он же жив, здоров, а, значит, еще не поздно.
- Ты извини, что я вот так все на тебя вывалила, - вытерла слезы Лена. – Просто не могла держать это в себе, - она попыталась улыбнуться. – Ты должен знать частью какой сумасшедшей семейки становишься.
- Ха! И это ты называешь сумасшествием?! – воодушевился Федя, допивая остатки вина прямо из бутылки. Он вернулся на свое место, затянулся дымом из кальяна так сильно, что закашлял и снова заговорил: – Ну, раз уж у нас сегодня вечер откровений, то и ты кое-что должна знать. Как думаешь, почему я переехал в эту квартиру только после того, как начал встречаться с тобой, хотя бабушка умерла, когда мне было пятнадцать?
- Родители не доверяли, - подумав, хмыкнула девушка, – боялись, что устроишь здесь притон под влиянием переизбытка юношеских гормонов. А когда начались серьезные отношения, то поняли, что ты уже повзрослел, стал серьезнее и ответственнее, - она пристально посмотрела на жениха и закончила, - но, видимо, я ошибаюсь.
- В чем-то ты права, родители действительно опасались, что я могу слишком расслабиться и вылететь из института. Сколько я не пытался их убедить – ничего не получалось. Когда я сдал первую сессию на отлично, то они дрогнули, и батя поставил условие: «Закончишь так же хорошо курс – можешь переезжать». Я поднапрягся, но не все прошло идеально, однако стипендию я сохранил, и папа торжественно вручил мне ключи. Все шло нормально: я учился, иногда приглашал друзей, но без фанатизма. С соседями я практически не общался, только здоровался. В угловой однушке тогда жил парень примерно моего возраста, может на пару лет старше. Мы иногда пересекались поздним вечером, когда я возвращался с очередной гулянки. Он был необщительным и выглядел вечно уставшим, но я и не напрашивался. Помню, что прозвал его про себя «Маньяком». Где-то под конец второго курса раздался звонок в дверь. Было часов десять утра, и у меня то ли не было первых пар, то ли я на что-то забил, короче я спал и не собирался открывать. Звонили очень настойчиво, и, в итоге, я не выдержал, оделся, вышел в тамбур и услышал за общей дверью голоса. Оказалось, что это электрики из ЖЭКа или управляющей компании. Они сняли показания счетчиков всех четырех квартир и отключили Маньяка от электричества за долги по оплате. Это сейчас бы я послал их куда подальше и потребовал отключения только в присутствии собственника, но тогда я был скромнее. Они все так уверенно делали, показали мне какие-то бумажки, опечатали автомат и просили передать соседу, что у него долг, который нужно оплатить. Я их проводил, позавтракал и уехал в институт. Поздно вечером, - Федор посмотрел на часы, - как сейчас, наверное, мне в дверь снова позвонили. На пороге стоял мент в форме, рядом этот парень, мой сосед, и, вообще, на этаже была какая-то нездоровая движуха. Соседи, главный по подъезду, врачи скорой. Оказалось, у Маньяка была бабушка, прикованная к постели. Инсульт, что ли. К ней был подключен аппарат, помогающий дышать, а электрики выключили его питание, и старушка умерла.
- Там же должны быть аккумуляторы, - предположила Лена.
- Они и были, но их заряда хватает часа на два-три. В Москве на более долгое время электроэнергию не отключают, если не случится какой-нибудь коллапс. Когда сосед вернулся, то обнаружил отсутствие электричества и мертвое тело бабушки. Она его воспитывала, и он, когда вырос, как мог заботился о ней. Парень впахивал на двух работах, залез в кредиты, чтобы оплатить оборудование. Понятное дело, что были долги и по ЖКХ, но он старался, разруливал, как мог. И тут я открыл дверь электрикам. У них вроде есть какой-то протокол, по которому они должны убедиться, что в квартире не установлено медицинское оборудование для поддержания жизни, но ты бы их видела… Вряд ли они вообще этот протокол в руках держали, я уж не говорю о следовании. Мент начал меня журить за такую безалаберность, к нему тетка из трешки присоединилась, до сих пор ненавижу эту гадюку. Я стоял в шоке, помню что расплакался, как нашкодивший мальчишка. А Маньяк, ты не поверишь, начал меня утешать. Я, можно сказать, убил его бабку, а он обнял меня и успокаивал. Я дал показания, но так и не смог в ту ночь уснуть, а на следующий день вернулся к родителям. Больше не хотел жить один. Потом сосед долго судился с управляющей компанией, но я не знаю, чем это закончилось. Он продал квартиру и съехал. Теперь там пожилая пара живет, ну, ты знаешь, с маленькой собачкой. Вот так я, грубо говоря, стал соучастником убийства.
- Ничего себе, - покачала головой Лена, забыв на время рассказа о своих проблемах. – А почему ты мне об этом никогда не рассказывал?
- И как ты это себе представляешь? Сидим, ужинаем, и я начинаю рассказывать, как бабушку соседскую на тот свет отправил? Повода не было, а сегодня есть. Здесь уже ничего не изменить, а ты в своей ситуации можешь. Поговори с отцом, объясни. Уверен, он поймет. Просто не может не понять!
- А как бы ты поступил на его месте?
- Я даже думать об этом не хочу, но твоего отца понять могу. Не факт, что пошел бы по такому пути, но осуждать не стану.
- Обещаю, что у нас такого не будет.
Лена поцеловала жениха и, взяв, телефон подошла к окну.
- Уже пол первого ночи, может, отложишь этот разговор на завтра, - предложил Федя, но не получил ответа и вздохнул.
- Але, пап, привет, - начала Лена. – Нет, ничего не случилось. Я хотела узнать, свободен ли ты шестнадцатого числа? Я выхожу замуж и хотела, чтобы ты был на свадьбе. Да, меньше двух недель осталось. Извини, что так поздно сообщаю. И вообще, извини. Приезжай к нам завтра в гости, адрес я пришлю, с Федей познакомишься. Пап-пап, подожди, я знаю, ты думаешь, что я на тебя совсем не похожа, но умение прощать мне явно досталось от тебя.

Сформулировать идею автора, по Вашему мнению, и дать ей свою субъективную оценку.

Убедителен ли рассказ и всё, что было затронуто в нём.

Здесь можно выразить Ваше общее читательское впечатление; отметить то, что особенно запомнилось; оценить атмосферность, новизну.