Смотреть аниме онлайн, огромная коллекция аниме, всё бесплатно и без регистрации!

1) Блок формы:
- соответствие заявленной жанровой принадлежности
есть соответствие 5/5
- структура и композиция
в принципе, все выдержано 5/5
 - стилистика произведения
"типа" - можно заменить словом наподобие
о чём свидетельствует строение тела и костюм. - не свидетельствует, а свидетельствуют
4,8/5
 - грамматика

как до Луны- небесные тела пишутся с маленькой буквы
который держала, наготове, - слово НАГОТОВЕ не следовало выделять запятыми
не здорово - пишется слитно, можно подобрать синоним плохо
Она стала ощущать звуки, ароматы, зрение улучшилось в несколько раз. - после слова "ароматы" лучше бы поставить ; (первое простое предложение в составе сложного распространенно), но тут больше на усмотрение автора
4,7/5
2) Блок содержания:
- соответствие заявленной теме
Тема затерянного мира предполагает, что мы увидим некий особенный мирок, недоступный для широкой публики, с его законами, правилами, обитателями. Нам показали только обитателей в лице Вампира-аристократа, сам же мир остался где-то за кулисами 3,5/5
- раскрытие сюжета
Раскрыт очень подробно. Детали очень хорошо прописаны. НО почему рассказ называется "Потерянная". Главная героиня вроде тут, в обычном мире.... По-моему, если бы в конце рассказа было хотя бы пару предложений, наподобие "И больше Катарину никто не видел" можно было бы поставить точку. Но этого не произошло. 4,8/5
 - оценить идею автора
Девушка, которой было скучно, обрела новую жизнь. Эдакий "глоток свежего воздуха", т.е. теперь начинается все самое интересное 5/5
 - убедительность произведения
Порадовало, что автор выбрал судмедэксперта. Так сказать, расширил горизонты своей темы, не выходя за рамки задания.
Автор шагает в ногу со временем (щас много чего про смазливых вампиров в средствах массовой информации). Но это порождает определенную заезженность. Вампиров уже жаль, этих ужасных монстров никто не боится ))
4,8/5
сумма 37,6

1) Блок формы:
- соответствие заявленной жанровой принадлежности
добавила бы музыка, повседневность, но здесь больше на усмотрение автора 5/5
- структура и композиция
выдержано 5/5
- стилистика произведения
типа - лучше заменить словом "наподобие"
не знаю, как удалось пробраться за кулисы- на языке так и крутиться "не знаю, как ему удалось пробраться за кулисы"
4,8/5

- грамматика
другу художнику - как мне кажется, нужен дефис
не часто вспоминал о ней - нечасто пишем слитно, можно заменить словом "редко"
4,8/5
2) Блок содержания:
- соответствие заявленной теме
Затерянный мир... впрочем понятно, что автор хотел показать, что мир звуков был для музыканта почти полностью потерян (хотя внутреннее ухо не повреждено, а следовательно хруст еды под зубами был ему доступен). Интересная задумка сделать мир наш затерянным для человека, потерявшего способность слышать. Но этот мир уже потерян, а не затерян (ох уж, эти приставки в русском языке :) из-за этих противных приставок 4,9/5
- раскрытие сюжета
Кто такой ОН (пробравшийся за кулисы человек) Мужчина средних лет/парень/мальчишка/мужчина преклонных лет/юноша ??? Отсутствие описание этого парня досадно. Ведь, если бы читатель узнал его внешность, то он мог предположить кто предстал перед гг (его ангел-хранитель, предсказатель судьбы, обычный обыватель, демон) А так остается гадать, чьи же это загадочные слова, которые стоят в заголовке рассказа 4,9/5
- оценить идею автора
повторю мысль, сказанную в п.2.1. : что автор хотел показать, что мир звуков был для музыканта почти полностью потерян (хотя внутреннее ухо не повреждено, а следовательно хруст еды под зубами был ему доступен). Интересная задумка сделать мир наш затерянным для человека, потерявшего способность слышать. 5/5
- убедительность произведения
Рассуждения о природе музыки напоминают мысли героя из фильма Август Раш.
Все очень поэтично 5/5
Сумма 39,4

от 1 до 300 знаков - 0,25 балла
от 301 до 900 знаков - 0,5 балла
от 901 до 1800 знаков - 0,75 балла
от 1801 до 3000 знаков - 1 балл
от 3001 до 4200 знаков - 1,25 балла
от 4201 до 5400 знаков - 1,5 балла
от 5401 до 6000 знаков - 2 балла
свыше 6000 знаков - работа не допускается к конкурсу

Он сидел на покрытом травой холмике и смотрел вдаль, туда, где перекатывал волны Английский канал1. Ветер вырвал прядку седых волос из-под головного платка и игрался с ней, как радостный щенок с деревянной куклой. Старый моряк (а кто ещё это мог быть?) пошевелился и обвёл взглядом окрест. Серые валы Ла-Манша ударяли в меловые обрывы побережья, и, казалось, неведомым колдовством поднимались выше, превращаясь в столь же серые волны травы, и, катились дальше. Весеннее солнце, яркое, но ещё не слишком тёплое, выжигало синеву неба до пепельного цвета. Так что моряку чудилось, что он один среди серости земли, воды и неба. Тяжело вздохнув, он полез за ворот. Немного покопавшись, вытащил на свет и снял с шеи почерневшую от времени и соли цепочку, на которой висел невзрачный серовато-зелёный камешек. На мгновение сжав его в кулаке, моряк разжал ладонь и придирчиво оглядел. Ковырнул ногтем едва заметную трещинку в грубой серебряной оправе и снова вздохнул.
- А ты всё такой же, да? – хрипло заговорил он, продолжая смотреть на ладонь, – как и в тот день, когда она подарила тебя мне. Ты же помнишь?
Старик прикрыл глаза, собираясь с мыслями, и снова заговорил.
- Я тогда был совсем ещё молодой. Помогал нашему лесничему, но хотел уйти в море, стать моряком… Многие тогда этого хотели. Мы поехали с возами древесины на ярмарку в Ромни2, тогда как раз чинили дамбу и можно было хорошо расторговаться. День был удачный и мастер Хендрик дал мне несколько монет, велел развлечься, ведь завтра предстояло возвращаться назад в порт Рай. Я и пошёл. В таверне было шумно, ярмарка привлекла разный народ. Тогда я и увидел её. Местную, дочь кузнеца. Она разносила нам кружки с элем и блюда с мясом. В полутёмном, забитом людьми зале трактира, она сияла как новенькая монета в грязи. Пепельные, как сумерки, волосы, только подчёркивали её бледное лицо, на котором горели чудесные зелёные глаза. И когда наши взгляды встретились, я окаменел. Не помню, сколько я сидел там, баюкая свою кружку и боясь моргнуть, чтобы она не исчезла, растворившись, словно призрак. Не знаю, что я хотел сделать. Может, просто досидел бы до конца и ушёл. А может, попробовал бы заговорить с ней. Не знаю. Всё решилось само собой. Мой сосед, рыжий дровосек-йоркширец крикнул ей: « Эй, девка! Я хочу проводить тебя домой. Я мастер-дровосек и не потерплю отказа!»
- Не слишком торопись, рыжий. – Это сказал сидящий неподалёку огромный парень, видимо фермер. – Она наша местная, и если уйдёт с кем-то, то из нашего края.
Тут уж я не выдержал. Ноги сами подняли меня со стула.
- Вы, неотёсанные мужланы! Побольше уважения к даме!
Старик на мгновение замолчал, стараясь поудобнее сесть. И усмехнулся сам себе.
- Да уж. Видимо, перечитал я историй о рыцарях, что давал мне наш пастор. Даже не думал, что я могу так говорить. А ведь надо было не разговаривать… Я даже не понял, кто из них меня ударил. Очнулся в полутёмной комнатушке, на узкой кровати. Она сидела в ногах и вышивала полотенце. Некоторое время я лежал, ничего не понимая, но тут она повернула ко мне голову.
- Пришёл в себя? Скоро будем ужинать. Отец разрешил тебе остаться сегодня на ночь у нас. Будешь нашим гостем, сэр рыцарь. – Она слегка улыбнулась.
Я замер, когда увидел её глаза, но когда я услышал её голос… Глубокий, несколько низковатый, с лёгкой хрипотцой, но удивительно нежный. Он словно обволакивал меня, заставляя сердце стучать с перебоями.
- Как?.. Что?.. – я не смог выдавить из себя ничего связного. Мои слова, мне самому казались хриплым карканьем.
Она засмеялась. Дьявол, я сам засмеялся бы на её месте, но в тот момент… Меня словно резанули прямо по обнажённому сердцу. Она, видимо, что-то уловила и оборвала смех.
- Тебя так быстро оглушили, что, наверное, ничего не помнишь. Ты вступился за меня в таверне. Будь ты местным, знал бы, что это не нужно. Трактирщик Джон ещё никогда не позволял пьяным дуракам мешать его работе. Ты пострадал меньше всех. Видел бы ты рыжего…
Она снова засмеялась и, на этот раз, я засмеялся вместе с ней. Очень уж легко стало на душе. Она встала и, собрав своё рукоделие, пошла к двери.
- Поднимайся, умойся – во дворе есть кадушка с водой, и приходи в залу. Ужин уже готов.
Она уже почти вышла, когда я выкрикнул ей вслед, то о чём даже не думал:
« Будь моей женой!»
Она обернулась и пристально посмотрела мне в глаза. Я осел в кровати, не понимая, что заставило меня сделать это.
- Хорошо, - после некоторого молчания она сказала самые невероятные слова, которые я слышал в своей жизни. – Я стану твоей женой. И да, меня зовут Марта.
Она вновь отвернулась и вышла. Я сидел в кровати, ошеломлённый и растерянный.
А когда, через несколько дней, мы уезжали назад в Порт Рай уже вместе, она и подарила мне тебя. Я удивился, ведь ты просто камень.
- Что это? Камень?
- Конечно. Просто камень. Но, что ты слышал о женщинах с Ромнинских болот?
Они… - Я несколько смутился, но её взгляд повелевал, и я не смог не ответить. – Я слышал, они тут все колдуньи.
- Почти верно. – Она ободряюще улыбнулась мне, и я понял, что Марта не обижается. – Не колдуньи, конечно. Но в наших краях издавна дружили с Народом с Холмов3. И мы храним эту дружбу. Этот камень – он будет оберегать тебя, ведь я чувствую, что ты недолго пробудешь у семейного очага.

Старик вновь устремил взгляд на волны. Некоторое время он сидел, не шевелясь, погруженный в свои мысли.
- Не знаю, была ли она колдуньей, или водилась с Маленьким народом, но Марта всегда знала наперёд… Через несколько месяцев, я наконец попал на корабль. И не к какому-нибудь купцу, а к Фрэнки. Тогда он был ещё молодой сорванец, и никто, кроме него самого, не знал, что потом его будут звать сэром Френсисом, Френсисом Дрейком4. Мы тогда помогали голландцам. Испанцы больно лютовали на их землях, жгли на кострах всех, кто не католик, и многие бежали. Наши лодочки перевозили их в Англию. Мы не могли драться с галеонами, но, к счастью, там множество мелей, куда тяжёлые корабли боялись сунуться, а мы свободно плавали. Фрэнки всегда лез в самое пекло и, однажды, нашу посудину загнали на мели три галеры испанцев. Все остальные наши судёнышки разлетелись как вороны от пугала, и мы остались с испанцами одни. Одна лодчонка против трёх галер. Ну, и пришлось же нам побегать… Но никто не знал эти места так, как Фрэнки. Две галеры он посадил на мель, а на третью мы полезли в абордаж. Голландцы вместе с нами – а куда им было деваться? У нас ножи и топоры, у испанцев – мушкеты. Первый же залп залил нашу палубу кровью. Но, пока они перезаряжались, мы залезли на галеру. Второй залп был менее слаженный, и погибло не так уж много наших. В дыму и свалке мушкеты уже не могли помочь испанцам. Как мы их резали! Тогда ты и спас меня в первый раз. Испанец ударил своим кортиком мне в сердце, но в кармане, в коробочке лежал ты. И лезвие, скользнув по тебе, лишь оцарапало мне кожу. А моему топору его шляпа нисколько не помешала. Возвращались мы домой на галере.
Пришли, а в порту нас встречают как воскресших. Те, кто был на других лодках, вернулись и рассказали, как было дело. Никто не верил, что можно уйти сразу от трёх галер. Даже отпевать нас уже готовились. А мы тут как тут, живые, да ещё и с трофеем. Ох, тогда я впервые увидел, как восхваляют Фрэнки. Вернулся я тогда домой, а Марта стоит как изваяние. До неё тоже дошли слухи о нашей погибели. Я хвастаюсь, болтаю, а она не двигается. Лишь в конце моего рассказа, всхлипнула, обняла меня, крепко-крепко, не вру. Кости аж затрещали. Обняла так и стоит. Только тогда я и заметил, что прядь её волос стала совсем седой.
- Спас меня твой камень, - говорю ей. – Недаром ты мне его давала, кудесница.
Тут она словно ожила, бросилась хлопотать по дому, накормила меня вкусно. А я, наутро, пошёл к нашему кузнецу и сделал тебе эту оправу. И на шею на цепочке одел. Чтобы не потерять. Марте больше ничего не сказал. Продолжили мы наше дело. А вскоре Фрэнки ушёл в дальнее плаванье, к Америке. Я стал владельцем небольшого судёнышка и возил товары между Раем и Булонью. Несколько раз нас брали на абордаж пираты, но камешек или опыт, полученный с Фрэнки мне помогали, каждый раз мы отбивались. А вскоре, я получил прозвище шкипер Счастливчик, и пираты от меня отстали. Марта всегда ждала меня, спокойная и молчаливая. Я привозил ей лучшие ткани из Франции, и не было в Порт Рае более красивой и нарядной женщины. Так шли годы. Схоронили мы её отца и моих родителей, и остались одни на этом свете.
Новости о Фрэнки приходили одна невероятнее другой. В Канале снова стало неспокойно. Было ясно, что вскоре, что-нибудь случится. Мы с Мартой переехали в Дувр, у меня уже было несколько кораблей и золотая цепь члена городского совета. Я снял тебя с шеи и положил снова в кармашек на груди. В море я теперь выходил редко, и Марта была счастлива.
Но тут, вернулся Фрэнки. Правда, теперь он стал сэром Френсисом, но старых знакомых всё равно узнавал и поднёс мне золотую чашу, из дальних стран. Из Картахены, как он сказал. И ещё кое-что он мне сказал.
- Готовься к бою, старый конь, готовься к бою. Испанцы слишком долго терпели. Королева Бет5 не сможет слишком долго удерживать поводок Филиппа6 своей атласной туфелькой.
И я стал снаряжать свой самый большой корабль. Ставил пушки, делал запасы, подбирал команду из лихих, да смелых. И Фрэнки не ошибся. В Канал вошла Армада7. Я попрощался с Мартой, созвал своих ребят и мы вышли вместе с флотом.
Это была славная охота! Испанцы шли строем, их мощные, высокобортные галеоны не давали нам шанса приблизиться. Но нам и не нужно было это делать. Мы расстреливали их издалека, наскакивая то тут, то там. Хорошо, что Англия была рядом. Наши купцы подвозили нам ядра, еду, парусину. Мы чинились и грузились прямо в море и снова бросались в погоню. Но долгое время ничего не удавалось сделать. Лишь два корабля испанцев вышли из строя и были захвачены Фрэнки и Хокинсом8. Мы уже с трудом держались на ногах. К счастью, испанцы встали на якорь. Наши послали брандеры, испанцы принялись рубить якорные канаты и, наконец, их строй развалился. Тут то и началась настоящая свалка. У испанцев кончались припасы, их огонь был редким, но… Но моему кораблику хватило. Мы попали под бортовые залпы пары галеонов. Корабль начал тонуть и я с командой оказался в воде. Подобрать нас никто не мог, вокруг шёл бой, дым от горящих кораблей и от залпов орудий застилал всё вокруг. Не уверен, что нас кто-то видел. Вода в Ла-Манше, пусть и летом, не самая тёплая. К вечеру мы начали думать о смерти. Держась за доску, я с тоской поглядел в сторону Англии. Вспомнил о Марте. И полез в кармашек за тобой. Когда ты оказался в моих окоченевших пальцах, по ладони разлилось тепло. Взгляд мой просветлел, и я увидел идущий мимо корабль. Стал звать. Там услышали мой крик, и повернули к нам. Дьявол! Как же я испугался! На его гроте, под самым реем, цвело багровое пятно. Я знал, чей это корабль! Он был захвачен здесь, в Канале, и юнга из его прежней команды залез на рей, пытаясь спастись. Его пристрелили прямо наверху, он долго висел на рее, и его кровь вытекала из ран, окрасив верхнюю часть грота. Это был корабль Грейн О’Мэлли9, ведьмы из Рокфлита, ирландской пиратки. Но, удача была на нашей стороне. В этот день Грейн сражалась вместе с нашим флотом. Даже потопила галеон Педро де Мендосы. Так что домой я вернулся на корабле, на котором в другое время мог найти только смерть. Снова, как и давным-давно, Марта обняла меня и стояла так долго-долго. Соседи сказали потом, что когда наш флот, сражаясь, ушёл за Армадой, она не ела больше недели, пока я не вернулся. Я отнёс её в кровать. Она была лёгкая как пушинка и такая же бледная. Я сидел у её изголовья и рассказывал о бое, о Грейн, о Фрэнки. Она лишь молча смотрела на меня, с какой-то непонятной мне жадностью во взгляде, и теребила кончик одеяла своими тонкими пальцами.

- Несколько лет прошло с тех пор. Мы жили мирно и тихо. Марта постепенно слабела и все реже выходила из дома. Сумрачно стало в нашем жилище и… и я сбегал. Да, думаю, так и было. Я проводил много времени в совете, на пристани, в трактирах. А Марта оставалась одна в пустом доме. Детей у нас не было, и лишь старая наша служанка проводила с ней дни. Какой дурак! Так глупец, держа в руке горсть золотого песка, выбрасывает его в придорожную канаву, не зная его ценности. Мне присвоили титул «Заботника города», а о своей Марте я забывал. Лишь одно облегчает мою душу. Умерла она у меня на руках. Словно вижу сейчас, как её угасающий взгляд нашёл мои глаза. Как вспыхнули её зелёные глаза, как засветились лаской и счастьем. Сразу вспомнил тот, самый первый, взгляд в темной таверне. Будто и не проходили эти годы.
- Я люблю тебя, - сглатывая неожиданно возникший в горле комок, сказал я.
Не знаю, услышала ли… Так и замерла, глядя на меня. Но жизнь ушла из её взгляда. А я держал её на руках и плакал. Всё, что я не дал ей за эти годы, её ожидание, её терпеливую и молчаливую верность – всё это я оплакивал, оставшись один.
А теперь я вернулся сюда, туда, где начался мой путь и сижу, разговаривая с тобой, куском камня. Глупо! Зачем ты мне, если её больше нет? От чего ты меня бережёшь? Для кого?
Моряк размахнулся и швырнул камешек с обрыва. Сверкнув прощальным жёлтым отблеском, тот погрузился в серую воду. А когда, в глубине, он коснулся дна, сердце старика дрогнуло. Его нашли на следующее утро играющие дети. Он сидел, по-прежнему прямой, и взгляд его недвижных глаз был устремлён в море.

Акияма-сенсей отложила рукопись, которую читала и посмотрела на свою слушательницу.
- Мидзуки, ты спрашивала, что значат слова «странный» и «странность». Ты поняла? Можно ли назвать отношения Марты и её мужа странными? Был ли подаренный ею камешек странностью? Что скажешь? Сможешь теперь дать определение? Подумай…




Примечания:
1. Ла-Ма́нш или Английский канал (фр. la Manche, англ. the English Channel — пролив между побережьем Франции и островом Великобритания. Под проливом с 1994 года проходит третий в мире по длине железнодорожный тоннель — Евротоннель. Вместе с Па-де-Кале соединяет Северное море с Атлантическим океаном. Длина 578 км, ширина на западе 250 км, на востоке 32 км, наименьшая глубина на фарватере 23,5 м. Под Па-де-Кале (Дуврский пролив, Dover Strait), который считается частью пролива Ла-Манш, между Дувром и Кале сооружен тоннель (общая длина 52,5 км, в том числе 38 км под дном пролива). Основные порты: Портсмут, Саутгемптон, Гавр, Шербур. Крупнейшие острова пролива: Остров Уайт у берегов Великобритании и Нормандские острова у берегов Франции.
2. Ромни – небольшой город в Англии, Кент.
3. Народ с Холмов, Маленький народец, Фейри – обобщённое наименование волшебных существ, жителей страны Феерия. Зачастую используется как эвфемизм, когда называть их истинное имя не желательно (то есть почти всегда).
4. Сэр Фрэнсис Дрейк(англ. Francis Drake; около 1540 — 28 января 1596) — английский мореплаватель, корсар, вице-адмирал (1588). Первый англичанин, совершивший кругосветное плавание (в 1577—1580 гг.). Активный участник разгрома испанского флота (Непобедимой Армады) в Гравелинском сражении (1588): благодаря умелым действиям Дрейка англичанам удалось получить преимущество над превосходящими огневой мощью силами противника.
5. Елизаве́та I (7 сентября 1533 — 24 марта 1603), Добрая королева Бесс, Королева-дева — королева Англии и королева Ирландии с 17 ноября 1558, последняя из династии Тюдоров. Младшая дочь короля Англии Генриха VIII и его второй жены Анны Болейн. Время правления Елизаветы иногда называют «золотым веком Англии» в связи с расцветом культуры (т. н. «елизаветинцы»: Шекспир, Марлоу, Бэкон и др.) и с возросшим значением Англии на мировой арене (разгром Непобедимой Армады, Дрейк, Рейли, Ост-Индская компания).
6. Филипп II (исп. Felipe II, 21 мая 1527 — 13 сентября 1598) — король Испании из династии Габсбургов[1]. Сын и наследник императора Священной Римской империи Карла V (он же король Кастилии и Арагона Карл (Карлос) I), Филипп с 1554 года был королём Неаполя и Сицилии, а с 1556 года, после отказа своего отца от престола стал королём Испании, герцогом Нидерландов и обладателем всех заморских владений Испании (см. Испанская империя). В 1580 году присоединил также Португалию и стал её королём (как Филипп I, порт. Filipe I).
7. Непобедимая армада (исп. Armada Invencible) или Великая и славнейшая армада (исп. Grande y Felicísima Armada) — крупный военный флот (около 130 кораблей), собранный Испанией в 1586−1588 годах для вторжения в Англию во время англо-испанской войны (1585−1604). Поход Армады состоялся в мае-сентябре 1588 года под командованием Алонсо Переса де Гусмана, герцога Медина-Сидония. Непобедимая армада была потрёпана англо-голландским флотом из лёгких и манёвренных кораблей, которым командовал Чарльз Говард, в серии боёв, завершившихся Гравелинским сражением. В них отличились «пираты Елизаветы», самый известный из которых — Фрэнсис Дрейк. Сражения длились 2 недели. Армада не сумела перегруппироваться и ушла к северу, отказавшись от вторжения, причём английский флот следовал за ней на некотором отдалении, идя вдоль восточного побережья Англии. Возвращение в Испанию было трудным: Армада пошла через северную Атлантику, вдоль западного побережья Ирландии. В результате сильных штормов многие суда были выброшены на северное и западное побережье этого острова. В ходе экспедиции было потеряно более 60 кораблей (причём только 7 из них — боевые потери).
8. Сэр Джон Хокинс (англ. John Hawkins или John Hawkyns), (Плимут, 1532 — Вест-Индия (в море) 12 ноября 1595) — английский моряк, кораблестроитель, адмирал, талантливый организатор, коммерсант, работорговец, пират. За отвагу в битве с Непобедимой армадой пожалован в рыцарство (1588). Потомственный дворянин. Сын сэра Уильяма Хокинса и Джоан Трелони. По материнской линии восходит к Элеоноре Ланкастерской. Отец Джона Уильям был доверенным лицом Генриха VIII и одним из выдающихся капитанов Англии.
9. Грануаль («Лысая Грайне»)[1], также известная как Грайне, Грания и Грейс О`Мэлли (англ. Grace O'Malley, около 1530 — около 1603) — «королева пиратов», «предводительница морских разбойников», «ведьма из Рокфлита».

Двадцать четыре капли…

В тот вечер Госпожа возвращалась домой в превосходном настроении – очевидно, ее новый сексуальный партнер был не просто хорош, а исключительно умел в искусстве обольщения – так что полуорганический разум Гнезда, едва уловив в воздухе частицы знакомых феромонов, тут же сменил стандартное дневное освещение на уютно-красноватое, словно бы просвечивающее сквозь толстую скорлупу яйца, после чего послал в теплую подстилку Летуньи серию легких электрических зарядов: вставай, вставай!..



– Йи-и-их, глупыш-шка, вот ты где! – кажется, ее хозяйка уже даже стоять ровно не могла, и ее массивные бедра крупно дрожали – «сласть» уже успела превратиться в подсохшую корку на ее чешуе, но количества, просочившегося сквозь кожу, было достаточно, чтобы опьянить весь город! – Йи-и-и-и-их, моя крас-савица… – после чего ее пальцы с аккуратно (можно даже сказать, интимно) затупленными когтями опустились на голову Летуньи, небрежно почесав ей чувствительное основание шеи.



– Х-хорош-ш, хорош-ш-ш, – от повышенного содержания афродизиаков в крови и без того не тусклая искра, пусть даже едва различимая под толстой кожей на шее Госпожи, пульсировала сочным алым, пока она томно облизывала губы раздвоенным языком, будто смакуя вкус безымянного самца, в качестве примирительного подарка отданного ей одной из сестер, – Даже слиш-ш-шком хорош-ш-ш! – и, издав нечто вроде сдержанного бульканья, она подхватила хрупкую питомцу на руки и двинулась в сторону купален, дабы привести себя в порядок.

Летунья и не думала возражать.



– А-а-ах, – спустя почти полтора цикла Оршанна Танцующая-при-лунах наконец-то смыла с себя все следы прошедшей вечеринки, вернув мысли в более привычное русло, и пока Гнездо бережно подсушивало ее кожу, готовя к намасливанию – на этот раз безо всяких добавок! – сама громадная ссар’а без лишней деликатности вспоминала все подробности праздника, уже прикидывая, как бы извлечь из всего этого наибольшую выгоду. Пока что ее положение Старшей было незыблемо – позор Хашширы, распластавшейся перед сестрой кверху брюхом, еще нескоро забудут даже самые легкомысленные из сестер – но амбиции младших нельзя было недооценивать: забудешься на мгновение, дашь слабину – и тебя проглотят целиком, как жирного шшу, после чего брезгливо выплюнут комок из непереварившихся чешуи и костей…

Двадцать.

…так что, пожалуй, этого самца все же придется отослать. Жаль, конечно – он действительно хорош, а от вида его превосходно развитых шпор и в меру упитанного подхвостья даже у Оршанны, в последний раз сношавшейся в позапрошлом сезоне, зачесались гребни на спине – но все же сейчас явно не время для бурных страстей… вдобавок, кто знает, не отдала ли Хашшира ему напоследок какие-нибудь указания? Это, конечно, всего лишь самец, и за годы планомерного разведения его порода уже давно превратилась в сборище сексуально озабоченных оплодотворителей, готовых к спариванию по первому приказу – но недооценивать их возможности явно не стоило.



Ибо, как бы ни был он хорош на ложе, верность его никогда не будет принадлежать другой, а кольцо-удавка на шее – лишь символ положения, но никак не гарантия полной лояльности. Затяни поводок потуже, и это гибкое мускулистое тело забьется в конвульсиях, захрипит, плюясь пеной, в отчаянном бесстыдстве раскрывая бедренные поры и насыщая воздух душным, щиплющим ноздри ароматом – но, едва пройдет угар страстей, ничто не помешает этому искусному любовнику, еще недавно бархатисто вылизывавшему спину новой хозяйки, выскользнуть из-под опеки и помчаться к своей настоящей госпоже, точно охотничий зверь, разыскавший дичь посреди сонного болота… или, если говорить начистоту, исполнительный птенец, жаждущий, чтобы его благодарно погладила по головке обычно равнодушная мать.



Наследие дикого прошлого, вбитое в самую суть их организмов: пусть это уже не беззаветная преданность первому увиденному после вылупления взрослому, но даже века цивилизации не сумели до конца вытравить эту болезненную привязанность, напоминающую неутолимый голод. Самцам, от природы менее развитым в умственном отношении, противостоять этому чувству было особенно нелегко, и именно поэтому, несмотря на царивший в матриархальном обществе промискуитет, каждая из матриархов – от Старшей до последней из ее сестер – предпочитала лично заниматься разведением самцов своей породы, вводя свежие линии исключительно для обновления коллекции. Спаривание же с чужим самцом – как бы хорош он ни был – всегда носило легкий оттенок риска, что, с одной стороны, прибавляло остроты сексу, но с другой…



– А-а-а-аш-ш, – и, сладко выпустив между стиснутых челюстей кончик языка, Оршанна вытянулась на своем ложе, пока тонкие пальчики осторожно смазывали маслом ее шкуру, не пропуская ни малейшего участка. Все же, как ни посмотри, а ссар’иши, «малютки», были на удивление полезны для таких вот деликатных работ: их малый размер позволял быть на удивление аккуратными, поистине смешной вес – невесомыми, а огромные крылья, сейчас сложенные в особый кармашек на спине, не давали толком развиться всей остальной мускулатуре, так что, даже если бы Летунья – над именем для питомицы Оршанна долго не думала – и вздумала бы выкинуть что-то, одного движения хвоста хватило бы, чтобы пришлепнуть наглую мелочь, будто насекомое!

Шестнадцать.

Хотя, пожалуй, это слишком… по-варварски. Ведь достаточно протянуть руку и нащупать у себя на груди, в складках налитой кровью шкуры, вычурно-красивый флакончик, намертво запечатанный и до краев наполненный питательной смесью, в которой, точно крохотная рыбка, плавала капля застывшего света, изысканнейшая из всех возможных драгоценностей.



И поводок, и намордник, и клеймо собственности, ни на полчешуйки не испортившее замысловатую серебристо-серую вязь, оплетающую хрупкую Летунью с головы до хвоста – Оршанна улыбается расслабленным оскалом черных губ, слегка встряхивая флакончик.



Камень души.



…и Наара непроизвольно вздрагивает всем своим тельцем – но спустя долю мгновения уже продолжает растирать шкуру Госпожи, почти не слыша раздавшегося в замершем воздухе шипящего смешка.

Двенадцать.

Впрочем, она уже привыкла. Семнадцать витков… неужели уже почти восемнадцать, целых три полных года? С тех пор, как ее поймали, время словно перестало течь, как обычно: когда ей казалось, что она вот-вот умрет, звезды ползли по небесам ужасающе медленно, точно разленившиеся черви по нагретому камню, хотя на самом деле она провела в той клетке всего полтора витка… разве что по их окончании чувствовала себя немногим лучше мертвой.



Желание летать – во что бы то ни было подняться в воздух, расправить крылья, ощутить под собой скольжение воздушных потоков – для хааси-та, «небесного народа», было сродни неизбывной страсти, естественной потребности, еще более жестокой, чем жажда или голод, поэтому к тому времени, как Госпожа выкупила ее у прежнего владельца, Наара уже была на грани безумия, вот-вот готовая провалиться в бездну внутреннего кошмара.



Летать. Летать. Летать! Она повторяла только это, снова и снова, пока крылья, избитые в кровь о прутья клетки, судорожно трепетали, то и дело порываясь совершить очередной бесполезный взмах. Разум заволокла мутная тьма, отрезающая все видимое, слышимое, чувствуемое – и заставлявшая неудержимое Сердце пульсировать еще чаще, еще болезненнее, отчего измученная до глубины души Наара тихонько выла, расцарапывая себе голову…



А потом боль ушла. И после удивительно долгого забытья, оставившего по себе легкий привкус горечи на языке, она увидела, что клетки больше нет. Что два нежных серпика Сестер заливают ее своим тихим светом, и звезды шепчутся между собой, призывая в царство изначальных песен. Ее ноздри щекотали болотные ветра, переполненные запахами, неведомыми жителям Кольца, чьи прекрасные склоны восставали из дымки на горизонте – о, как сильно она хотела к ним вернуться! Как яростно взмахнула освобожденными крыльями, срываясь в долгожданный полет – быстрее, сильнее, выше! Тогда она поверила, что и вправду свободна. Ни прутьев, не цепей! Только небо, крылья, ветер!..

Восемь.

А вместо этого – пронзившая ее невыносимая боль! – словно бы чьи-то глумливые пальцы раздирали ее плоть, ломали кости! – и только-только собиравшаяся радостно запеть хааси поперхнулась невнятным хрипом, запнувшись на середине взмаха и неуклюже рухнув вниз, скручиваясь клубком. Лишь предусмотрительно растянутые Гнездом (естественно, по личной просьбе Госпожи) шляпки грибов-симбионтов, обычно используемые в качестве навесов от дождя, не позволили рухнувшему с небес хрупкому тельцу разбиться вдребезги… однако на следующий день, когда Наара очнулась и увидела хозяйку, небрежно поигрывающую флакончиком с Сердцем – с ее живым, пульсирующим Сердцем! – внутри, она впервые от всего сердца пожелала себе умереть.



Естественно, Госпожа не могла этого допустить. Ведь в ее руках был ключ к самой сути маленькой ссар’иши, эта удивительно чувствительная драгоценность, последняя общая черта, доказывающая, что некогда болотные ссар’а и горные хааси-та были единым народом – так что она медленно, осторожно приступила к приручению своей непокорной питомицы. Лаской. Заботой. Подчеркнутым вниманием. Лишь слегка пощекотав когтем податливую стенку флакончика, Оршанна без малейших усилий заставляла гибкое тело Летуньи извиваться в сладких конвульсиях; лишь согрев чужое Сердце в своих чешуйчатых ладонях, она вынуждала гордую ссар’иши распластаться у себя на груди, расслабленно обнять мерцающими крыльями...



Податливый разум, немного лишнего времени и Сердце – вот и весь нехитрый рецепт для двух с половиной витков, после которых даже подозрительное Гнездо уже не так тщательно следило за доверенным ему питомцем хозяйки, когда-то то и дело норовившим сбежать!



Так что под вечер, когда ради нее Оршанна выбирается на холодную скользкую крышу, Наара чувствует разве что искреннюю благодарность за эту невиданную милость. Госпожа, ее добрая, внимательная Госпожа не обязана с ней возиться – что это слабое серое тельце рядом с мускулистыми руками и восхитительными переливами радужной шкуры, похожей на лепестки болотных цветов? – но все же каждый вечер они повторяют этот ритуал, и, едва Госпожа переворачивает размеченный цилиндр, хааси поспешно срывается в воздух, торопясь как можно скорее удовлетворить свои низменные... потребности.

Четыре.

О да. Просто… потребности. Естественные. Как дыхание или сон, не больше, не меньше – и она выписывает вокруг Гнезда туго закрученную спираль, заставляя холодный ночной ветер выбивать слезы из прищуренных глаз. Госпожа стоит внизу, кутаясь в похожую на живую слизь подогретую накидку, и ее темные глаза почти расслабленно наблюдают за вспышками искрящихся крыльев, пока Сердце Летуньи покоится у нее в ладонях.



Потому что не предаст.



Потому что любит.



И, едва по стенкам цилиндрических часов стекает последняя капля, гордая Наара добровольно ныряет в раскрытые объятия, после чего, прижав зажмурившуюся ссар’иши к груди, Оршанна почти брезгливо сплевывает подувший с гор холодный ветер и поспешно исчезает в багрово-алых сумерках задремавшего Гнезда.