* никакого отношения к редакции SpiritDay издание не имеет ** в данном треде размещаются ТОЛЬКО рассказы, любые сообщения запрещены *** публикуются работы исключительно пользователей сайта, никакого копипаста
От редактора Дорогие друзья! Мы долго и упорно работали, воплощая творческие идеи в нечто осязаемое, качественное и увлекательное. Результатом нашей деятельности стал этот Журнал, в котором будут публиковаться самые лучшие и интересные работы, которые были представлены нашими авторами на Анимеспирите
Основной конкурс можно просмотреть ; Обсудить его можно ; Обсудить опубликованные в Журнале работы - . Поэтический конкурс "Бегущая строка" Желаю приятного чтения! RaiNocta
"...Позади щелкнул замок двери, заставив детектива подскочить и вжаться в стену. Однако следом раздалось характерное жужжание, и Саммерс позволил себе выдохнуть – робот-уборщик вышел на охоту. ..."
- Простите, мистер Саммерс, но это абсолютно исключено… Вам, как никому другому, должно быть известно, что у нас частная клиника, и имена пациентов строго конфиденциальны.
Сухопарый старичок, расположившийся за огромным, угловатым, как отколотый от Рашморского барельефа нос Линкольна, письменным столом, жеманно поправил старомодные круглые очки, скорее всего даже без диоптрий, и пожал плечами.
- Разумеется, известно. – Не без раздражения кивнул офицер – он потратил битый час в душной приемной, ожидая окна в плотном графике приемов доктора Марэлло – ведущего психоаналитика клиники Денборо. – Но и вам должно быть понятно, что это далеко не шутки! Гибнут люди! Сейчас не до дурацких принципов! - Это не дурацкие принципы, а политика клиники. Люди обращаются к нам с проблемами, которых, зачастую, стыдятся, и не без оснований. Общество порочно, мистер Саммерс. Тяжелые, темные мысли, которые раньше легко удавалось загнать глубоко в подкорку, просачиваются наружу, потому что мы стали слишком свободными… Кто-то мечтает об убийстве босса, кто-то избивает супругу, кто-то видит во снах несовершеннолетнюю соседскую дочку… Мы хотим помочь этим людям и гарантируем, что никакая информация не покинет стен моего кабинета. Но представьте на секунду, что мы вдруг начали разглашать информацию о наших клиентах, пусть даже полиции! Как вы считаете, увидим ли мы их здесь снова?
Доктор привстал и вопросительно взглянул на Саммерса. Тот хмуро молчал – ответить было нечего.
- Вот именно. – Подвел черту Марелло. – Мы потеряем их всех. Или того хуже – спровоцируем на совершение поступков, от которых старались отговорить! - Послушайте, доктор… - Саммерс попытался собраться с мыслями.
Переспорить человека, который знает, как вы мыслите – та еще задачка. – Я вам уже объяснял. Мне не нужно «грязное белье», только имена… Как минимум двое ваших «пациентов» подорвали себя в центре Нью-Йорка! Офицер активировал галофон, и в воздухе, мелко вибрируя, возникли вырезки из стерео газет с фотографиями мест терактов. Пожары, обрушенные стены домов, тела людей.
- Мы знаем, - продолжил Саммерс, наблюдая за реакцией старика на снимки, - что никто из «террористов» никогда не был замечен в антиправительственной активности. Все как один – достойные граждане и примерные сотрудники. На лицо факт психологической обработки… - Вы намекаете, что… - Начал было профессор, багровея от возмущения. - Нет, что вы! Вас никто не обвиняет! Но на сегодняшний день совершено семь терактов, и все что нам известно, это то, что двое из преступников посещали вашу клинику. Если в списках пациентов окажутся и остальные пятеро – это даст нам хоть какую-то зацепку. - Прошу прощения, доктор Марэлло… - Ожил внезапно галофон профессора. Офицер узнал голос симпатичной ассистентки, за разговором с которой он коротал время в приемной. – Это Стейси. Я, кажется, забыла ID-карту в кабинете. Передайте, пожалуйста, охраннику, чтоб пустил меня… - Вот же бестолковая… - Рассеяно пробормотал доктор и провел рукой по голограмме, переключаясь на связь с вестибюлем.
Саммерс, будто бы изнывая от нетерпения, принялся слоняться по кабинету от стены к стене, сам же в это время судорожно сканировал обстановку встроенным в галофон сенсором в поисках хоть какой-то информации. Надежды на успех было немного – даже упакованный в его гаджет набор боевых программ не смог бы проломить защиту компьютера Марелло меньше чем за час.
Офицер вдруг обнаружил на краю полки с древними бумажными книгами белую пластиковую карточку с изображением смазливой мордашки Стейси. Кинув осторожный взгляд на занятого спором с охранником Марелло, офицер смахнул карточку с полки и быстро сунул в карман плаща. Едва профессор оборвал связь, Саммерс вежливо распрощался, суетливо пожал руку озадаченному такой сменой настроения собеседнику и поспешил покинуть кабинет. До конца рабочего дня было еще около двух часов.
...Было уже за полночь, когда Саммерс решил выбраться из убежища. Аккуратно провернув ручку, офицер отворил дверцу кладовки, где коротал время до закрытия в компании «спящего» робота-полотера. Огляделся – длинный белый коридор был пуст и нестерпимо ярок после пятичасовой «сиесты» в чулане. Клиника могла позволить себе жечь электричество даже ночью – небольшой ядерный реактор в подвале делал ее независимой от городской электросети.
Стараясь ступать бесшумно, он двинулся вперед по коридору к отделению психиатрии, где располагался кабинет профессора. Саммерс полагал, что в клинике есть ночная смена – сестры, дежурная бригада скорой, охрана, в конце концов, но вокруг было тихо, как в очень ярко освещенном стерильном склепе.
Позади щелкнул замок двери, заставив детектива подскочить и вжаться в стену. Однако следом раздалось характерное жужжание, и Саммерс позволил себе выдохнуть – робот-уборщик вышел на охоту. Похожий на скользящее по белому мрамору ведро, полотер ринулся в погоню за офицером, стирая один за одним оставленные тем следы. Саммерс улыбнулся – никаких тебе улик – и двинулся дальше. У него было достаточно времени, чтобы обдумать сложившуюся картину. По ней выходило, что доктор вполне может быть замешан в серии трагических преступлений, всколыхнувших «Большое Яблоко». Старый мизантроп, антиглобалист, повернутый на копании в чужих мозгах – ну чем не образ террориста номер «один»? Наверняка, с его уровнем оснащения и доступом к электронной начинке голов пациентов – вшить в подкорку запрещенные программы по контролю личности – плевое дело. Да старик вполне мог почувствовать себя вершителем судеб!
Черт бы побрал эту всеобщую информатизацию, имплантаты, встроенные в мозг процессоры – страшно подумать, какой хаос творился на планете, пока правительство не взяло модное веяние под контроль! Кибер-террористы врывались в сознание людей, сводили с ума, провоцировали на преступления. Еще его отец застал времена, когда установить себе даже лицензионное ПО было таким же «безопасным» поступком, как пройтись ночью по Гарлему с плакатом «Я хочу научиться мочить нигеров!». Сейчас же – представить себе человека без галофона, настроенного на микрочип в мозгу, казалось чем-то немыслимым…
Саммерс попытался вспомнить свои визиты в клинику. Это было давно, года три назад. Молодой оперативник, что оказался в центре жестокой перестрелки в торговом центре. Вокруг свистели пули, невинные прохожие падали замертво, а он не смел сделать и выстрела в ответ, боясь причинить вред кому-нибудь из прохожих. В итоге, все виновные были арестованы и приговорены к казни, но на душе детектива остался болезненный шрам, который никак не хотел затягиваться. Страдая от сильного стресса, Саммерс записался на прием в Денборо. Управление оплатило лечение, беспокоясь о лучшем сотруднике, и ему таки помогли, всего за пару сеансов, только вот… Самих посещений он не помнил, совсем. Ни кто был лечащим врачом, ни о чем они беседовали – вообще ничего. И он был уверен, что сразу после курса терапии все помнил отчетливо, но, по прошествии лет, эту информацию будто стерли из мозга, и Саммерс даже не мог с уверенностью сказать, когда это случилось, три года назад, восемь, или вчера…
Как бы то ни было, детектив не собирался уходить с пустыми руками.
Как и предполагалось, карточка ассистентки подошла – замок радостно пиликнул, лизнув знакомое магнитное поле, и дверь слегка приоткрылась. Саммерс прошмыгнул в кабинет и сразу двинулся к столу. Не тратя времени на ручное взаимодействие, спустил с цепи боевые программы – цифровые тараны принялись крошить защиту ПК профессора. Борьба была долгой и насыщенной, но в итоге разработанные министерством обороны вирусы распахнули сознанию Саммерса ворота в базу данных клиники. Офицер вбил имя первого нарушителя порядка и не удивился, обнаружив его анкету. Сверившись с базой данных, он довольно улыбнулся. На анкете был изображен молодой человек двадцати пяти лет, содержался в клинике всего неделю по причине нервных срывов, возникших после дележки квартиры с женой при разводе. Саммерс поочередно вбивал имена подозреваемых, каждый раз “вытягивая” нужную ему анкету. Все являлись посетителями Денборо. Скопировав анкеты и некоторые документы, связанные с личным делом профессора, на свой галофон, офицер уже было хотел покинуть кабинет, но одна беспокойная мысль удержала его от поспешного решения. Почему же на его память будто бы поставили ограждающий барьер? Вероятно, здесь сохранилась его анкета, где можно найти все ответы! Вот на экране уже впечатывается “Саммерс”, “выдирая” из базы одну единственную анкету с данной фамилией.
- Мистер Саммерс, - из динамика, стоящего на столе, раздался насмешливый женский голос – узнали? Это я, Стейси, ассистентка. – Она издала негромкий смешок. – Я знала, что вы не отличаетесь от остальных простаков, помыкать которыми одно удовольствие. Оставить карточку на столе, выждать момент вашего прихода, вовремя позвонить... А дальше достаточно знать азы человеческой психологии, чтобы предугадать ваши действия. Кстати, не советую даже пытаться шелохнуться, на некоторое время вы парализованы – особенность одного из медленно действующих вирусов, которые вы “подцепили” на сеансах, - он активируется, когда отключается первый, здорово, правда? Последний из них вскоре придет в фазу полной активации.
Чем сильней Саммерс сопротивлялся, тем острей ощущал вполне реальную боль от вируса, прогрызающегося через пласты автоматического щита, который внедряется каждому служащему офицеру, и проделывающего в его обороной системе новые трещины и хитрые лазейки.
- Против вас я ничего не имею, но... Вы забрались слишком далеко – босс начал волноваться. Марелло? Ох, я вас умоляю! Безобидный старикан, он даже не подозревает, что я умудряюсь проворачивать у него под носом. Нет, мистер Саммерс, мой наниматель – человек куда более серьезный… Впрочем, я заболталась! Прощайте… Жаль, вы не на той стороне, офицер. Устройство щелкнуло еще раз - связь прервалась.
...Саммерс стоит посреди узкой металлической лестницы, расположенной в подвале. Под лестницей – провода и кучи мусора. Впереди – реактор, обеспечивающий больницу энергией. Реактор, взрыв которого сравняет госпиталь с землей. Шаги офицера звонким эхом разлетаются по узкому техническому коридору. Саммерс практически не контролирует себя - тело само движется вперед. Медленно. Осторожно. Словно он идет по минному полю. Шаг. Осталось чуть-чуть. Каждый блюститель закона обязан жертвовать собой. Шаг. Система защиты смягчила действие последнего вируса, захватившего тело, позволяя полицейскому с огромным трудом перехватить контроль над рукой. Шаг. Пальцы вцепились в рукоять пистолета.
Остался шаг… последний шаг.
"...Позвонил на работу, узнать, всё ли в порядке и не требуется ли моя помощь, но был далеко и надолго послан. Ничего, я это ещё припомню этим бездельникам и лоботрясам, когда выйду на службу!..."
Поход к врачу или обычный выходной служителя закона.
«Дорогая Мама, я пишу тебе, как ты и просила, но умоляю, в следующий раз, когда писем от меня не будет больше недели, не стоит тревожить все больницы и морги нашего города. Это не значит, что со мной что-то случилось, просто у меня такая работа. Когда стоишь на страже закона, свободное время – непозволительная роскошь! Так вот, о чём это я? Ах да, помнишь, я жаловался на усталость и головные боли в последнее время? Ты еще тогда мне сказала, что если я не брошу свою работу, то она точно сведёт меня в могилу. Конечно же, я считаю, что это несомненное преувеличение, но, увы, мои коллеги решили встать на твою сторону. Заявили: «Пока не приведешь себя в порядок и не сходишь к врачу, на работе можешь не показываться! И не возражай! Зомби не первой свежести выглядят лучше тебя! Раз уж жертвы маньяков ищут у них же защиты, когда ты приходишь их спасать!». Так меня отстранили от работы до полного выздоровления. Но ты же знаешь, что я не могу сидеть без дела, когда каждый день совершается множество преступлений! Поэтому я решил в свой первый же выходной сходить в больницу, чтобы как можно быстрее приступить к своим обязанностям. На следующее утро, после возмутительного отстранения со службы лучшего детектива нашего участка, не подумай, это не тщеславие, просто неоспоримый факт, я проснулся, выпил кофе и вышел из квартиры с четким намерением решить сегодня все дела. Но естественно, всё оказалось не так просто. Итак, начнём с самого начала. На улице, когда я вышел, ярко светило солнце, что я сразу же посчитал хорошим знаком. Позвонил на работу, узнать, всё ли в порядке и не требуется ли моя помощь, но был далеко и надолго послан. Ничего, я это ещё припомню этим бездельникам и лоботрясам, когда выйду на службу! Горя в огне праведного гнева, я чуть не налетел на пожилую гному, с упорством бронетранспортёра тащившую куда-то огромные сумки. Я как сознательный гражданин немедленно извинился и предложил этому божьему одуванчику свою помощь, на что меня обозвали бандитом, жуликом и избили этими самыми сумками. Смотря вслед убегающей старушке и потирая синяки, я задумался. Может, коллеги были правы? Хоть этот инцидент немного испортил моё радужное настроение, напевая себе под нос незамысловатую мелодию, я пошёл дальше. Проходя мимо парка и любуясь зелёными насаждениями, я услышал непонятный шум. Идя на звук, я вышел к фонтану и увидел её. Она была воплощением неземной красоты! Молодая зеленоглазая эльфа с локонами длинных золотистых волос. В этот момент твои вечные намёки на то, что мне пора жениться, уже не казались мне такими нелепыми. Я, наконец, нашёл смысл своей жизни! Из волшебных грёз меня вырвал крик моей богини. Наглый оборотень вырвал сумочку у лучшей дочери леса и попытался скрыться. Неужели после такого я мог остаться в стороне?! Преступник оказался очень прытким, ему почти удалось сбежать от меня, но и я не так прост, спасибо моему папочке за драконью выносливость и не меньшее упрямство. И вот, когда я, взмыленный после погони, вернулся к фонтану с драгоценной добычей, обнаружил, что плечи моей возлюбленной содрогаются от плача. Я тут же бросился к безутешной девушке, обнял её, вытер жемчужные слёзы, после чего торжественно вручил похищенную сумочку. Её благодарность не имела границ, а сияющая улыбка была мне лучшей наградой. Мы тепло попрощались, и моя прелесть упорхала по своим делам, а я, с улыбкой счастливого идиота, сжимал в руке бумажку с номером её телефона. Когда я пришёл в себя, то подумал, что после всей этой беготни не помешает перекусить. Огляделся вокруг, и направился к ближайшей кафешке, вывеска на которой гласила, что лучше их пирожков с мясом только божественная амброзия. Скептически хмыкнув на такое громкое заявление, я зашёл внутрь. Не буду рассказывать об уровне их обслуживания, ибо цензурными словами это не описать. Впрочем, сама еда оказалась на удивление приличной. И пока я спокойно поглощал свой обед, в кафе завалились довольно специфические персонажи. Гоп-компания из пары орков, гоблинов, сатира и, что удивительно, эльфа заняла столик прямо напротив моего. Через пару минут я попытался возмутиться, т. к. гомон, заполнивший все кафе, мешал отдыхать не только мне. Но как оказалось, с доводами разума данные индивидуумы не знакомы и знакомиться в ближайшее время категорически не хотят. Тогда я решил прибегнуть к более радикальным мерам. Как итог, вышел я из данной забегаловки с подпорченным настроением и физиономией. Да, может служителю закона и не положено применять силу, но иногда другого выхода просто нет! Так и передам начальству, когда мне устроят разнос за данную заварушку! И как шеф только узнает про все наши оплошности? Вот точно, демон он и есть демон! До больницы я дошёл уже ближе к вечеру. Пока притворного нищего сдавал патрульному офицеру, пока оказывал первую помощь попавшим в аварию молодым дриадам, пока усмирял бунтующих бесов, требующих больше прав для низших беженцев из инферно, время пролетело незаметно. Войдя в холл, я огляделся. Несмотря на вечернее время, было довольно многолюдно. Несколько вздыхающих стариков, парочка мамаш с чихающими отпрысками и группа персонажей с гипсом на разных частях тела. Но тут я заметил тех, кого здесь явно не могло быть. Именно в этот момент через зал парила пара призрачных сущностей. Эти-то что здесь забыли? Я уверенно подошел к ним и вежливо поинтересовался, что уважаемые господа делают в таком необычном для них месте. После довольно грубого ответа, я представился снова, но уже аргументируя свои слова полицейским удостоверением. Но как только данные индивидуумы увидели корочки, как-то слишком быстро извинились и поспешили испариться. Впрочем, я взял их на заметку. После этого, благополучно дойдя до окошка регистратуры, я узнал, в каком кабинете сидит дежурный врач, взял карточку и, надев бахилы, поспешил на второй этаж. Отсидев в очереди почти двадцать минут, я постучался и зашёл в кабинет. Мне повезло, сегодня на смене был мой старый знакомый. Помнишь, я рассказывал тебе про одного водяного, которому стало настолько скучно в своём загородном озере, что он подался в поисках приключений в город. Ну, приключения-то он себе нашёл, но явно не такие, на которые рассчитывал. Когда мы впервые встретились, он валялся в сточной канаве в плачевном состоянии. Я пожалел беднягу и помог ему привести себя в порядок. В процессе обнаружилось, что он неплохо разбирается в медицине, да и целительством по мелочи балуется. Я его и пристроил в нашу больницу. И под присмотром будет и делом занимается. Мы с ним немного поболтали, я пожаловался на жуткую усталость в последнее время, на неуважение коллег, да и просто на жизнь, он, в свою очередь, рассказал, как тяжело водяному жить вдали от родины, выписал мне пару витаминчиков, и посоветовал поменьше работать и почаще заглядывать к нему. Как говорится, совмещать приятное с полезным. Я уверил его, что как только, так сразу и уже собирался уходить, как приятель меня остановил. Оказывается, по больнице уже некоторое время ходили странные слухи. Вроде как в морге участились случаи обращения трупов в зомби! Представляешь? Я, может, не говорил, но в нашей городской больнице все отделы находятся в одном здании. В администрации города денег пожалели, бюрократы чертовы! Вот и приходится ютиться всем вместе, от приемного отделения, стационара, до родильного, реанимации и даже морга. Но чтобы появились зомби!? Да такого быть не может! Некроманты регулярно сырую силу смерти оттуда вычищают! В итоге, поблагодарив друга и пообещав разобраться, я направился в соседнее крыло, где и находился злосчастный морг. Ну не мог же я оставить без внимания столь подозрительный случай! Выйдя в нужный коридор я резко остановился. Ты представляешь, кто направлялся в пункт моего назначения? Те самые призраки, которых я недавно встретил в холле! Решив, что эти визитёры постесняются моей компании, я прильнул к стене и тайком направился за ними. Как и ожидалось, результат меня не разочаровал. Моё чутьё никогда ещё меня не подводило, не подвело и в этот раз. Как выяснилось, зомби, которых периодически замечали обыватели, совсем таковыми не были. Один гений, работающий тут дежурным, придумал приторговывать мёртвыми телами. Выяснил через десятых лиц, что некоторые призрачные сущности готовы заплатить неплохие деньги за парочку трупов. Что самое главное, им было неважно, чьи это тела и какого пола, главное, чтоб были в относительно приличном состоянии. Ну, этот деятель и сплавлял моим недавним знакомым бесхозных бездомных, которых бы никто не спохватился, в обмен на парочку старых кладов. А те в свою очередь банально вселялись в мертвые тела и бодренько шагали к себе на базу, не заботясь о свидетелях. Вот и прокололись. И что только они хотели делать с трупами? Наверно, очередной переворот планировали, идиоты, сами то нематериальные, а в такой форме особого беспорядка не устроить. Ну и додумались. Задержав всех причастных, я вызвал ребят. Приехавшие коллеги во главе с шефом (оказывается «призрачный заговор», который я умудрился раскрыть, был довольно больших масштабов) устроили мне выволочку за то, что даже в свой выходной умудряюсь вляпаться в историю. Выписали мне премию и еще один выходной под домашним арестом. Еще и конвой приставили, сволочи! Якобы без присмотра я опять приключений на задницу отыщу! Выяснили все детали, сняли показания и отправили домой. Вот я теперь и пишу тебе письмо, ибо, ты не представляешь, как скучно целый день сидеть дома! Я даже пытался пару раз сбежать, но увы, мои попытки провалились, больно опытных ребят ко мне приставили, ещё и силу применять разрешили! Вот скажи, разве можно так относиться к собрату по оружию? Одним словом, беспредел! Но я не унываю! Сегодня пол дня проболтал с прелестницей, которую вчера встретил в парке, она меня пожалела и согласилась встретиться, так что завтра у меня очередной выходной и свидание! Эх, жаль только я не видел лицо шефа, когда позвонил ему с просьбой об отгуле, ибо по голосу, он был в полном шоке! Ладно, пора закругляться, завтра великий день! Пойду, отправлю ребят из караула на почту, пусть побегают! Это им расплата за моё заточение! Надеюсь, у тебя всё хорошо. Очередной муж не обижает? Береги себя, а меня не вспоминай как можно дольше. С любовью, которая лишь сильнее на расстоянии, твой сын.»
"...А она всё глубже впивалась в мои мечты, жадно истончала грань между нами. Всё чаще звучали слова ненависти к тем, что находятся по ту сторону непробиваемой пепельной границы..."
Как же я завидую тем, кто жив... кто может двигать ногами и руками, вертеть своей глупой башкой из стороны в сторону и... просто моргать. Моргать беспечными тупыми глазёнками, сколько влезет цокать языком, крутить у виска указательным пальцем, бегать, прыгать, дышать полной грудью! Скалиться и трястись в своё удовольствие! Как же я завидую живым. Мужчинам и женщинам. Старикам и детям. Всем вам, что там, за ощетинившейся пеленой, непроницаемой, неразрушимой, неподдающейся... Сколько я пребываю здесь, в захолустье собственного разума, в карточных трущобах изувеченного рассудка? Месяц? Год? Десяток – другой лет? Порою кажется, что вечность с хвостиком! Здесь нельзя ничего создать или разрушить. Статичный мирок, усыпанный осколками разбитого воображения. Тёмный и зловещий. Пропитанный пороком, усеянный трупами желаний и чаяний. Осточертевший до безумия. Зависть зовёт его «лимбо». Этот демон отпочковался, стал независимым от меня. Мой первородный грех. Рос на руинах сознания, как опухоль, раздвигая границы собственной мерзости. Затем обрёл силу – явился ко мне. О, в первую нашу встречу, Зависть была прекрасна! Её образ сиял, речи лились потоком сладкой надежды. Она обещала, клялась, смеялась… и я отдавал ей свои мысли. Мы мечтали о том, как я сделаю первый шаг, как обращу лицо к ветру, встречу рассвет… Но время шло. Ничего не менялось. А она всё глубже впивалась в мои мечты, жадно истончала грань между нами. Всё чаще звучали слова ненависти к тем, что находятся по ту сторону непробиваемой пепельной границы. Надежды превратились в отчаяние, мысли – в спутанный терновый куст, я – в жертву, запертую наедине с откормленным чудищем, которое перестало таить свой истинный облик. Некуда бежать, негде скрыться. Ржавой покорёженной трубой с торчащими во все стороны иглами колышется в пересохшем горле пластиковый бурдюк, распирает шершавый нёб, качает в парализованные лёгкие воздух; выкачивает молчаливый яд, которым пропитано каждое мгновение моего полумёртвого существа. Одинокое чувство (гадкое, смею заметить, но единственное), которое связывает меня с реальностью. И с вами. С теми, кто может помахать рукой или дать обидчику в глаз. Нежно шепнуть на ушко любимому человеку или изогнуться в сладкой истоме. Эти мысли не дают мне покоя. Зависть рождает ненависть… но это мертворождённый плод, и он тает, тает, как только касается беспроглядных стен моего узилища. Если бы я только мог поднапрячься… забить грёбаную трубку слюной или рвотой.... перекрыть себе доступ в мир живых, в ваш грёбаный мир!... Гоню прочь томные мысли о забвении, о сладком вечном сне… я стараюсь вспомнить... хоть что-нибудь... ну, хоть что-нибудь?! Не выходит. Вместе с жизнью потерялось и моё прошлое. Интересно, каково оно? Что я успел сделать? Был ли преуспевающим молодым человеком с мечтами о величии или простодушным клерком, готовым помочь нуждающемуся? Может быть, я работал в цеху и любил беседы в компании своих коллег, лица которых теперь размываются тоскливыми пятнами в этой сфере отчаяния и злобы?... А впрочем, какая разница? Все мысли и вопросы ведут к одному – я больше никогда не пошевелюсь. Никогда не увижу неба. Никогда не узнаю, кем был и кем мог бы стать. Зависть нетленным покрывалом застилает остатки разума... Наверное, я был скверным человеком... Но не даёт покоя вопрос – насколько, если таково оно – моё наказание?! За какие проступки мне выпало подобное искупление? Лучше отправьте меня в ад! Мне обещали, что там я смогу кричать от боли, смогу чувствовать невыносимые муки, смогу бессмысленно ползать червём по выжженным пустошам преисподней… хочу. Хочу ползать, чувствовать, кричать! Солью бередят раны обрывки знаний, которые никак не связаны с моей личностью. Я знаю, как звучит смех, знаю, как выглядит человек, когда смущается, знаю, как он улыбается (я бы всё отдал, чтобы ещё разок улыбнуться!), как пожимает плечами. Я осознаю всю палитру чувств, которые вы можете испытывать. Всю гамму эмоций! Но из всех возможных меня терзает одна – зависть. Подобно скорпиону, она жалит меня, травит, медленно бродит вкруг истощённой и обречённой жертвы, которая даже не может испросить помощи. А вы думали, я не пытался? "Ау! Люди! Эй! Кто-нибудь! Обратите на меня внимание!" Из глубин рассудка раздаётся пустой гулкий смех. Наверное, смех сумасшедшего. Зависть разъедает меня, облизывает скользким угреватым языком, распухшим от гноя и язв. Вскрывает тонкими, как скальпель, ногтями старые шрамы, оставшиеся после её прошлых визитов. Я почти вижу её лицо. Перекошенное, в оспинах и болячках. Оно улыбается. Улыбается мне назло. И целует выцветшими дряблыми губами. Ждёт. Как и я, она знает о моём бессилии и, затаив прерывистое, судорожное дыхание, трётся воспалённой кожей о мои мысли. Один за другим её гнойники лопаются, слизь стекает по руслу моих идей, сливается с ними в одно целое… Она смотрит на меня и щерится. Веки искромсаны, на левом глазу – седое бельмо, часть зубов потрескалась, другая – обломана. Даже здесь я чувствую тошнотворный и приторный запах Зависти. Он исходит из её пасти. И длинный прыщавый язык приближается к моему дрожащему огоньку сопротивления. Хватит этой мерзости! Отвали, дрянь! "Ты сам, - шепчет мне бестелесный голос, - ты сам этого хочешь... кроме нас ведь тут никого нет. И тебе хочется, хочется..." "Да! - кричу я в ответ, - я хочу вырваться, пробиться сквозь пелену, снова стать живым!" "Люди смеются над тобой! Ха-ха-ха-ха! Они дразнят тебя! Это они виноваты, что ты оказался здесь. Превратили тебя в это... существо. Оставили на границе смерти и жизни. В объятиях пустоты. В лимбо…" "Да! Пусть они горят! Пусть сдохнут мучительной смертью! Даже это великодушнее того, что они со мной сделали!" "Извергни проклятия! Освободи свою душу..." "Да! Проклинаю их! Всем сердцем, чей стук я не слышу, всей душой, что бьётся в этой беспросветной клетке! Будь они прокляты! Прокляты! Прокляты!" Зависть утробно смеётся, её смех растворяется в пустоте. Мёртвая хватка слабеет. Но это ещё не конец. Я знаю, чувствую, как насытившись, она убирается в свой уголок, переваривать. С каждым разом становясь всё сильнее. Её власть растёт. А я – обречён... Пусть же эти мысли, пусть вся моя борьба будет записана в Книге Вечности. Если я прав, и мои знания верны, кто-нибудь это прочтёт. Обязательно прочтёт и... узнает мою историю. И то, как я завидую живым. И, конечно, мёртвым... им я завидую куда больше.
"... Корабль вышел из гиперпрыжка и двинулся к Синаре. Кэп заключил выгодный контракт, и теперь моя «Богиня» неспешно плывёт в безмолвном пространстве. В иллюминаторе я вижу, что небольшая планета имеет два спутника..."
Я проснулся от резкой боли. По старой привычке не пристегнулся, и теперь валяюсь на полу в разодранной майке и с ушибленным плечом. Видимо, задел гермоящик, предательски высунувшийся из-под спальной полки. Всё из-за дурацкого кошмара, который никак не хочет отпускать! С заядлым постоянством он несколько месяцев посещает меня. Теперь, согласно уставу, придётся наведаться в медблок... Надеюсь, хоть с памятью всё в порядке? Меня зовут Джайо Крам. Я механик на звездолёте Д класса Вольных торговцев. Прекрасная «Богиня звёздных ветров» - моя любимая и единственная пациентка. Я холю и лелею её, как капризную девушку. Стены моей каюты обклеены схемами и чертежами «Богини» во всех существующих ракурсах и «позах». Все остальное пространство завалено инструментами и малогабаритными деталями. Достав запасную майку, отправляюсь к бортовому врачу. Поднявшись на пару уровней, останавливаюсь в отсеке, где располагаются лаборатории медикуса Сибы. Капитан как-то очень давно принял его в команду, делая незапланированную посадку на планете Киросава. Уже тогда Сиба увлекался историей человечества. Откопав в неизвестных источниках, что на планете Земля много сотен лет назад врачей называли медикусами, попросил так именовать и себя. Пройдя через несколько отсеков лабораторий, подхожу к "святая святых" нашего медикуса — его кабинету. Внешне Сиба напоминает полупрозрачную субстанцию, внутри которой плавают в непонятном порядке каплевидные органы и сгустки. Его глаза способны менять своё расположение. И это не на шутку пугает. Особенно, когда он ведёт беседу с кем-то другим и вдруг переключается на тебя. Большую часть времени Сиба пребывает в гуманоидной форме и носит обычную одежду. Его метод лечения состоит в использовании слизи, которая выделяется из специальных надрезов, проделанных в собственной оболочке. Поверхностные раны смазываются этой «кровью», а при отравлении ядами – её нужно употребить вовнутрь...
– Крам, это ты там топчешься? Заходи, если что-то срочное. – Не сказать, чтоб срочное... – Заходи, присаживайся!
Открыв дверь, я обнаруживаю кабинет пустым, но, согласно указанию Сибы, располагаюсь в кресле напротив стола.
– Что привело тебя ко мне? — раздаётся булькающий голос откуда-то снизу. — Пожалуйста, сиди на месте, у меня начался процесс обновления внутренних органов, не стоит на это смотреть... Итак, я слушаю... – В общем, мне тут плечо нужно обработать, царапина совсем небольшая. – Как тебя угораздило, Крам? Утро только началось! – Свалился во сне… из-за кошмара... снится один и тот же, надоело… – Повторяющийся кошмар? Что ж ты раньше молчал? – Да, мелочи это всё… – Нет незначительных болезней, Джайо, будь они физического или умственного характера. Особенно, если человек находится в изоляции. В нашем случае ограничивающим фактором является звездолёт и сам космос. На корабле наши жизни связаны и представляют собой небольшую экосистему, малейшее нарушение в которой может вести к катастрофе... Расскажи подробнее свой сон, я попытаюсь тебе чем-нибудь помочь. – Ну ладно… В общем, снится мне, что я девушка… – Такое даже страшно представить! – в голосе медикуса послышались нотки сарказма. – Действительно, кошмар! – Да ну вас, Сиба! Я лучше пойду… – Извини, продолжай! – Так вот. Я девушка. У меня зелёные волосы. На мне вышитая узором рубашка и штаны из тонкой кожи. На ногах сандалии. Я лежу на песчаном пляже и греюсь на солнце. Мне хорошо. Я слушаю музыку. Мимо пролетает стая птиц… или похожие на них создания. Меня это настораживает. Я сажусь и осматриваюсь. Мой взгляд устремляется в сторону океана. Я вижу, как на горизонте поднимается гигантская волна. Она растёт и быстро приближается. Я пытаюсь убежать с пляжа, ноги не слушаются меня и вязнут в песке. Падаю на четвереньки… оборачиваюсь и вижу, как тёмно-синяя масса воды, закрывая солнце, нависает надо мной... обрушивается… и я просыпаюсь. – Хм, интересный кошмар… – Дело в том, что я никогда не видел океана. Откуда взяться этой волне? – Да, занятно, но ты и девушкой никогда не был… Сновидения, Джайо, очень загадочное явление. Особенно у людей. Нет чёткого понимания, что это такое. По моим изысканиям сон — это взаимосвязь психических, физических и духовных элементалей человека. Позволь провести над тобой небольшой эксперимент! Из-под стола высовывается длинное полупрозрачное щупальце. Оно тянется ко мне…внутри меня все замирает. – Что ты так зажался? Расслабься! Щупальце касается лба. Оно, на удивление, тёплое и мягкое. У меня начинает кружиться голова. – Занятно… И кто это у нас тут вступает в мыслесвязь? Признавайся! С кем и когда? – Мыслесвязь, да ладно? В физическую, каюсь, было дело… А на такое мой мозг не заточен! Да у меня в жизни не было никаких таких способностей. – Были и есть, просто ген, отвечающий за них, находится в рецессивном состоянии. Использовать ты их не можешь, зато как приёмник отлично работаешь. Надо будет внести соответствующие записи в твою карту. Повторяющийся кошмар является следствием установленной мыслесвязи. Я даже могу материализовать мысленить, исходящую из головы, но твой глаз её все равно не распознает. Занятно, она так сильно утончилась, но не порвалась… Интересно, как далеко вы друг от друга? Видимо, индивид, установивший с тобой мысленный контакт, обладает высоким уровнем телепатических способностей. Вот бы изучить его… – Медикус Сиба, кошмар так и будет повторяться? – Я попытаюсь ослабить связь, но разорвать не смогу. Да, он иногда будет тебя посещать, но реже... пока мы не найдём виновника. Скажи, как давно тебе это снится? – Где-то два месяца. – Проверь по записям, где мы приземлялись в этот временной промежуток. С этих позиций и будем начинать наш поиск. – Ладно, тогда я пойду… Спасибо вам за помощь! – Я пока не оказал тебе никакой помощи, всего лишь провёл некоторые исследования. Будем вместе сходить на поверхность, искать твоего «друга». Да, насчёт плеча – там, в углу, в холодильнике, ты найдёшь синюю баночку. Возьми её. Эта мазь тебе поможет. Кстати, можешь принести мне порцию завтрака? А то я сегодня не в форме, и тащиться в столовую будет затруднительно. – Да, медикус. Конечно! Ну вот, мерзкая жижа из банки холодит плечо! Аккуратно одеваю майку, чтоб не испачкать, и выхожу из кабинета. После завтрака загляну к старпому, проверю записи. Кто же мог установить эту мыслесвязь?.. Я последнее время ни с кем не общался… Хотя…
Часть 2.
Моё имя Оксоло-Толуно-Ниро, что значит "Дева, смотрящая глазами Бога". Я шаман клана Темры. Земли, на которых многие поколения живёт мой народ, находятся на границе владений трёх богов. Ветреной Зары – богини степей и пустынь, Зеленоокой Мирасы – защитницы Вечного леса и могучего Алора – повелителя Всеглубокого океана. Мой клан – один из древнейших на нашей земле. Мы не любим чужаков, и не приветствуем происходящее изменение укладов жизни. Но как бы наш клан ни противился, река бытия затягивает всех в свои бурные воды. Главными виновниками великих изменений являются звёздные посланники. Многие кланы приняли их и с большим удовольствием ведут торговлю. Нашу землю чужаки называют планета Синара. Прошло уже несколько поколений с тех пор, как они спустились с небес… Однажды, на Великом сходе, мы обратили внимание на материал, из которого сделаны их летающие дома. Он похож на кору каменных деревьев Вечного леса и не боится ни воды, ни огня. Несмотря на то что наш народ живёт на подступах к владениям Зеленоокой Мирасы, мы не осмеливаемся вредить им, а жилища строим из соломы и глины. Во время пламенных ветров, дующих со стороны степей, дома наши часто сгорают. В этих пожарах мы теряем много людей. Поэтому было принято решение заключить союз со звёздными посланниками. Одна проблема – я не желаю в этом участвовать, но вождь племени, Ланор Мудрый, уверен, что я справлюсь лучше остальных.
– Вы не можете заставить меня! – Божественная Оксоло, я не стану вас принуждать. Но подумайте! Нам требуется помощь, и, если не по моей воле, так во имя наших людей, заключите сделку с космическими посланниками! Их материалы могут спасти сотни жизней, а если они попытаются обмануть – только вы сможете распознать их заговор. Кроме того, вы одна из немногих, кто освоил общекосмический язык...
В его словах есть резон, но от мысли, что придётся покинуть родные земли... – Вы предлагаете мне, шаману, оставить племя и народ без защиты? Вы подумали, как могут разгневаться боги, если я покину нашу землю на корабле звёздных посланников? – Не беспокойтесь, перед вашим отъездом мы принесём жертвы нашим покровителям, дабы они не гневались и защищали нас, как и прежде. – Подумаю над вашей просьбой… – вздыхаю я, – и позже сообщу благоприятное время для жертвенных обрядов. А теперь - оставьте меня!
***
Чтобы заключить сделку, следовало отправиться с несколькими сопровождающими на одном из летающих домов за пределы Синары в ближайший «космопорт» – так чужаки называют гигантский дворец, расположенный вне границ мыслимых земель, напротив огромной звезды. Вообще, посланники любят слово «космос». Свои летающие дома они называют «космическими кораблями». Меня ждало путешествие на одном из них... Только богам известно, какие ужасы я пережила на космическом корабле! Но шаман не должен показывать такие эмоции! Поэтому я с улыбкой смотрю по сторонам, даже когда меня выворачивает наизнанку. Полёт остался позади, и я ступаю по металлической поверхности космического дворца. Здесь, по словам торговцев, располагается один из ближайших складов с нужными нам материалами. Я буду наблюдать за тем, чтобы чужаки не пытались обмануть... вокруг так много существ, непохожих на нас! Раньше я даже не могла представить, что боги способны создать такое разнообразие жизненных оболочек!..
Поток звёздных посланцев затягивает, отделяя меня от сопровождающих. Кто-то толкает в спину, и я падаю. Из толпы безразличных существ отделяется фигура. Человек. Среднего роста. Коротко стриженную голову покрывает платок грязно-алого цвета. Мятая рубашка заправлена в широкие серые штаны. Антигравитационные ботинки... такие же, как у меня. Он протягивает руку и приветливо улыбается. Это вызывает противоречивые чувства. Оглянувшись по сторонам, я принимаю жест его доброй воли и подаю ладонь.
– Вы ведь с Синары, верно? – мужчина продолжает улыбаться. – Меня зовут Джайо Крам. Капитан уже договаривается о сделке с вашими спутниками.
Джайо легко говорит на общекосмическом. Он жестом указывает на небольшую группу существ, стоящих неподалёку. Одно из них беспокойно смотрит в мою сторону. Я узнаю в нём своего спутника и киваю, чтобы вселить уверенность. Сейчас, кажется, нам ничто не грозит. Пусть же это поскорее закончится... С этими мыслями я поворачиваюсь к человеку.
– Моё имя – Оксоло-Толуно-Ниро. – Слишком длинное для такой милой девушки! – Я великий шаман клана Темры! – вспыхиваю я. – А я механик на корабле «Богини звёздных ветров»! – как ни в чём не бывало отвечает человек. – Может быть...
Он не успевает договорить. Я чувствую, как за спиной кто-то направляет потоки своего разума на меня, и рефлекторно выставляю ментальный щит. Годы тренировок спасают мне жизнь, но человеку приходится тяжко – ментальный удар неведомого злоумышленника заставляет его осесть на пол.
Я оборачиваюсь, пытаясь отыскать противника в толпе, чтобы нанести контрудар, но вижу лишь исчезающие тени. Поняв, что враг сумел скрыться, переключаюсь на Джайо. Аккуратно связываю наши разумы прочными нитями мыслей и с облегчением вздыхаю – с человеком всё в порядке. На этот раз уже я помогаю ему подняться.
– Что произошло?! – Я сама ничего не понимаю. Вы внезапно потеряли сознание... чувствуете себя нехорошо? – мне легко удаётся прочитать его догадки. – Может, вы сегодня плохо поели? – Да! – человек на удивление этому рад. – Ни завтрака, ни обеда... может, составите мне компанию? – Извини, Крам, в другой раз, – сзади к человеку подходит ещё один. Немного старше и выше. – Сегодня ты уже достаточно развлекал нашу уважаемую гостью. Ей со спутниками пора отправляться домой. Похлопав по плечу Джайо, человек обращается ко мне:
– Позвольте представиться. Катлер Камф – капитан «Богини звёздных ветров». Все детали сделки обговорены, божественная Оксоло. Ваши сопровождающие заплатили нам предоплату. Ожидайте груз в ближайшие месяцы. Прошу прощения, думаю, нам пора. Крам, проводи девушку и её спутников до пассажирского транспортника. Рейс на восемнадцать часов. Всего доброго!
Джайо любезно берёт меня под руку и умело ведёт сквозь непрекращающийся поток чужаков. Только сейчас я замечаю на тыльной стороне его ладони рисунок. Он выглядит весьма странно – напоминает сердце, но не живое, а будто собранное из частей.
– Я заметила необычный орнамент на вашей руке. У меня на родине подобные рисунки разрешают делать только шаманам и вождям... можете сказать, что он означает? – Это сердце моей «Богини», — обернувшись, он показывает большой летающий дом, — а теперь смотрите сюда...
Джайо шевелит пальцами и «сердце» словно оживает... начинает двигаться и создаётся впечатление, что оно бьётся подобно настоящим сердцам.
Перед прощанием он протягивает мне чудную вещицу. – Это очки с микроплеером, – говорит он странные слова, – они защищают глаза от света и проигрывают музыку, если их надеть… Я принимаю этот дар с благодарностью. Двери закрываются. Впереди ждёт очередной кошмар. Но мысль, что по его завершении я окажусь дома, греет душу.
*** - Божественная Оксоло, я так рад вашему скорому возвращению! – с воодушевлением начал вождь. - Попросите всех удалиться, мне нужно с вами поговорить! – прервала его я. Лицо вождя сразу приобрело выражение абсолютной сосредоточенности. - Что-то всё-таки произошло? – изменившимся голосом заговорил Ланор. - На меня совершили нападение, пока я была там… Я рассказала вождю все, что произошло. - А почему вы ничего не поведали этим вольным торговцам? - Я не захотела впутывать их в межклановые войны. Дело в том, что нападавший был с нашей планеты. И я сомневаюсь, что они согласились бы заключить соглашение по перевозке груза, если б узнали о ментальной атаке, при которой пострадал их человек. - Мудрейшая, почему вы решили, что напавший, родом с нашей планеты? - Когда кто-то использует свой дар, я слышу что-то вроде музыки. При этом звуки звёздных посланцев отличаются от наших. - Но как враги клана смогли очутиться на другой планете? - Этим вопросом задаюсь и я. Звёздные посланники говорили, что никто, кроме нас, не покидал Синары ранее. Может, они что-то скрывают? Или же, наши враги нашли другой способ покинуть планету,— задумчиво проговорила я. - Да, если бы покушение удалось... Как одному из влиятельнейших кланов, нам пришлось бы нелегко. Слава богам, они уберегли Мудрейшую от опасности. Торговый союз со звёздными посланниками только укрепит наше положение. Но как враги осмелились выступить так открыто? Быть может, у них действительно появились могущественные покровители?
Часть 3.
Корабль вышел из гиперпрыжка и на автопилоте двинулся к Синаре. Кэп заключил выгодный контракт, и теперь моя «Богиня» неспешно плывёт в безмолвном пространстве. В иллюминаторе я вижу, что небольшая планета имеет два спутника. Интересно, что на Синаре нет даже городов. Уровень культуры и развития соответствует общинно-родовому строю землян в эпоху первобытного общества... Торговые отношения, завязавшиеся с её обитателями, совсем непродолжительные. Так что нам ещё предстоит узнать, какие секреты хранит малоизученная Синара.
Кошмары посещают меня все чаще и с каждым разом становятся ярче, объёмнее. Сиба участливо наблюдает за мной, но помочь уже не в силах. Постепенно я перестал бояться. Просто в один прекрасный момент понял, что этот сон – предупреждение, адресованное не мне. Я всего лишь преграда на пути к его истинному владельцу. И будь я немного умнее, возможно, понял бы, кто это...
– Джайо Крам, прибыть в командный пункт!
Капитан вызывает. Надо идти... За панелью управления стоит старпом Марино, бывший спецназовец, ветеран сражений, о которых предпочитает умалчивать. Получив ранение, которое не позволяет ему нести военную службу, с почётом уволился и примкнул к нашей команде. Сам капитан сидит в кресле и нервно жуёт кардамоновую палочку.
– Слушай, Крам, меня очень беспокоит твоё состояние... Медикус Сиба сказал, что оно ухудшается с каждым днём. Ты не высыпаешься и плохо ешь. Не знай я, что ты навеки предан "Богине", решил бы — влюбился. Знаешь, на этой планете шаманы обладают сильными экстрасенсорными способностями. Я могу обратиться к ним за помощью, если хочешь... Может, им удастся решить твои проблемы... И как тебя только угораздило так вляпаться?
Марино подал голос прежде, чем я успел что-либо ответить: – Капитан! У нас гости! – Мы никого не ждём! Кого там нелёгкая принесла? – Не могу точно определить... на запросы они не отвечают... – Занять места, пристегнуться! Не нравятся мне эти парни! Крам, живо сел в кресло второго пилота! Ты сейчас нужен здесь! – Капитан, но... – Выполняй приказ! Марино, выведи на мониторы вражеское корыто... Крам, что скажешь? – Так… Это определённо крейсер класса В, в бою нам с ним не тягаться... но если выбросим груз, сможем уйти без потерь! Опознавательных знаков нет, значит, корабль не принадлежит к торговым корпорациям. Откуда он, чёрт возьми, взялся? Почему мы только сейчас запеленговали его? – Скорее всего, корабль был за одним из спутников Синары, – предположил Марино, уткнувшись в панель. – Только почему они не выдвигают никаких требований? Обычно… – Возможно, они хотят завладеть кораблём или, по какой-то причине, они пытаются помешать нашей посадке, – прервал его кэп. – Капитан, они собираются взять нас на абордаж! – Марино, включить защитный экран! Не хотелось открывать огонь первым, но уж сильно нас к этому принуждают. Малая лазерная пушка, сделаем предупредительный выстрел. – Кэп, они собираются ответить!.. Корабль вздрогнул. – Защитный экран повреждён! Крам, можешь дистанционно починить? – Да, уже работаю над этим! – Марино, расчехляй большую лазерную!
Панель управления замигала под пальцами старпома как праздничная гирлянда. Но очередная атака прервала его концентрацию. – Капитан, повреждены нулевой и третий отсеки второго уровня! Нам не выстоять! – отрапортовал я. – Позвольте принять меры... – Крам, не рыпайся! Не собираешься же ты вручную всё тушить! – Как же «Богиня»?! Она нуждается в... – Марино, включить двигатели на полную мощность! Атмосферная оболочка уже рядом, попытаемся уйти! Взрывы сотрясают корабль… – Они нас просто так не отпустят! Если мы сядем, у них на хвосте будет висеть патруль, с которым они вряд ли управятся. – Капитан, повреждён правый двигатель и система торможения. – Марино, что у нас там по картам? Можно совершить аварийную посадку? – Недалеко от места назначения океан. Вода уменьшит силу удара и у нас появится возможность спастись... – Капитан, все повреждённые отсеки герметизированы, – рапортую я. – Молодчина, Крам! – Преследователи отстали, видимо, мы смогли знатно их поцарапать, — сказал Марино. – Отличная работа, старпом! Как с траекторией? – Все в норме. Эй, Джайо, сейчас искупаем твою птичку!
Его слова растворяются в гуле приборов. "Богиня" выкладывается на полную катушку, чтобы спасти нас. Но мой взгляд прикован сейчас к тому, что снаружи – раскинувшийся до самого горизонта синий океан. Океан из чужих снов... а где-то рядом, я это чувствую, в противоположном иллюминаторе виден тот самый пляж... и та самая девушка... – Капитан! Подводные скалы!
Часть 4.
– Оксоло, это ты? – мудрейшая заговорила первой, нарушив тишину своего жилища. В день, когда меня избрали новым шаманом, она покинула племя, поселившись в хижине, под кронами деревьев Вечного леса. Иногда её навещают жители, чтобы получить совет или почтить богов, но большую часть времени она проводит одна. Тем не менее голос мудрейшей не потерял свой завораживающий тембр, а движения наполнены грацией. – Что тревожит юного шамана? – Старейшина, после того как я вернулась, боги не желают делиться со мной тайнами будущего! Неужели они считают, что я предала их? – Нам не дано понимать волю богов... но не сомневайся в их мудрости. – Но разве есть мудрость в молчании? И почему сейчас? Почему я? Иные кланы заключали союзы с иноземцами, но проклятие их не коснулось! – Твои тревоги напрасны, Толуно-Ниро. Возможно, именно они не дают слиться в гармонии с видением будущего, что посылают всемогущие боги. Шаман – связующая нить между нашим миром и волей богов. Но ты должна понять… – старейшина набирает воздуха в лёгкие и тяжело вздыхает, – всё живое – песчинки, которые несут в своих объятьях могучие потоки и течения. Когда-нибудь они опустятся на дно, а воды продолжат свой путь... – Кажется, я понимаю, мудрейшая… примите мою благодарность и пусть боги будут к нам милосердны! – Пусть боги будут милосердны. – Эхом отвечает она.
Скоро прибудет корабль звёздных посланцев и привезёт стройматериалы. Начнётся грандиозная перестройка жилищ. Наша жизнь никогда не будет прежней.
После слов старейшины мне захотелось прогуляться по берегу. От побережья поселение отделяет роща деревьев Кико. Уже начался период цветения сине-багровых водорослей, вода приобрела фиолетовый, а на глубине – почти чёрный оттенок. Сегодня ясный, безоблачный день, и я беру с собой подарок звёздного посланца. Простенькая с виду безделица, по его словам, защитит от света и поднимет настроение, заложенной в неё музыкой. И вот, горячий песок греет моё тело, а тихая, спокойная мелодия, подобно божественной магии, разливается по нему. Давно мне не было так хорошо! Тревога почти покидает сердце… Надо мной проносится стая зеленокрылых куронов. Странно, ведь эти птицы обычно всё время проводят над океаном в поисках пищи... Я приподнимаюсь. Сняв защитное устройство, пытаюсь разглядеть, что их так напугало. Крупных хищников поблизости нет... но моё сердце замирает… я вижу, как на горизонте поднимается волна… Тёмно-фиолетовая масса воды с огромной скоростью приближается к берегу!
Я вскакиваю и со всех ног бегу к своей деревне… Ноги не слушаются меня, они вязнут в песке, который, просачиваясь между ремешками сандалий, не хочет отпускать меня. Кое-как добравшись до линии деревьев, спотыкаюсь и падаю на колени, чувствую хруст и ослепляющую боль в ноге. Скрипя зубами, доползаю до лодок, лежащих у рощи. В этот самый миг океанская вода заполняет всё вокруг. Лодку, в которую я успела залезть, подхватывает, как скорлупку плода Кико. Волной её швыряет на деревья. Лодка становится боком и не может проплыть между густыми стволами. Вода бурлит, гнёт и ломает деревья. Её уровень поднимается выше. Словно желая уберечь меня, хлипкое судёнышко цепляется за каждую веточку и сопротивляется бурному течению. Забытая на дне рыбаком верёвка вселяет надежду. Накинув её на ближайшую ветку, я стараюсь закрепиться на месте.
Вода перестаёт подниматься. Сердце так громко колотится, что я почти не слышу звуков окружающего мира и не чувствую течения времени. Даже забываю о боли в сломанной ноге. Через миг сознание проясняется, я в ужасе думаю о том, что стало с деревней, с жителями, которые так надеялись на меня…
В это же мгновение безжалостный океан решает вернуть себе то, что принадлежит ему по праву... Вода с новой силой начинает обратный путь. Я же могу лишь беспомощно наблюдать, как мимо проносятся тела домашних животных, вещи, обломки домов, и... те, кто вверил мне свои жизни, избрав шаманом. Когда мимо проплывает тело ребёнка, мне кажется, что нет в мире боли сильнее, чем у меня в груди… Я задыхаюсь, слезы заливают моё и так мокрое от воды лицо. В это мгновение в памяти всплывают слова Мудрейшей: «Когда-нибудь они опустятся на дно, а воды продолжат свой путь..." Я кричу имя соседской девчонки, что каждое утро приносила мне букет полевых цветов... жадные воды уносят её тело всё дальше, разрывая сердце на части…
Бурным потоком из-под меня выбивает лодочку. Я остаюсь висеть на верёвке, и мне даже не хватает сил, чтобы развязать злосчастный узел и отправиться вслед за другими... Всеглубокий океан собрал свой урожай, но ему показалось мало! Он подобрал воду и с остервенением кинулся за тем, что осталось на берегу. Вторая волна выше первой. Она нависает над берегом, закрывая чёрным телом солнечный свет. Когда волна обрушивает свои воды, страх исчезает. Обессиленное тело она принимает в свои объятия. Пузырьки, промелькнувшие перед глазами, устремляются вверх. Солёная вода обжигает горло, пробирается в лёгкие. Темнота заполняет сознание…
Боги сжалились надо мной, даруя последнее видение. Я призраком стою на месте, где когда-то был мой дом. Ветер развевает зелёные волосы. Всё поросло травой и кустарником... надо мной безоблачное небо. Взгляд устремляется к Вечному лесу. Там, из-за сломанных стволов, покрытых мхом, выходят люди: женщины с детьми на руках, мужчины с топорами... впереди шагает девочка со снежно-белыми волосами. Наши глаза встречаются… и я понимаю, что она займёт моё место и станет хранителем нового племени. Этот ребёнок – будущий шаман. Но идиллия не будет длиться вечно. Окрепнувшее племя ввязывается в бесконечную череду войн… а планета превращается в обожжённую, наполненную скорбью пустыню... я вижу истинное обличие «богов» – могущественных чужаков. Синара для них – кладовая, хранящая в своих недрах сокровища. В их интересах стравливать кланы... держать под контролем народ с помощью вождей и шаманов! Они – не настоящие боги! Не им мы должны поклоняться! На смену этому в сознание врывается другое видение. Оно рвёт мою волю напополам… Я жива. Пальцы крепко сжимают оружие. Рядом стоит Ланор и человек... Джайо... его руку по-прежнему украшает механическое сердце. Но нет больше корабля, о котором он так заботился... перед нами несколько высоких, статных существ, взирающих одновременно с презрением и затаённым страхом. В них я узнаю образы богов, которым мы поклонялись... вокруг полыхает битва. Её огонь горит в сердце каждого, кто восстал во имя свободы! Видения исчезают, время набирает ход...
Сообщение отредактировал RaiNocta - 2 октября 2021 17:37
--------------------
Прислушайтесь к голосу своего разума... Слышите? Слышите, какую хрень он несет?
"...Каждый раз, доходя до пика, приходится падать – нельзя удержаться на вершине, вечно сохраняя равновесие, ведь на вершине только острие, делящее мир на две стороны. Второй раз боль не будет так заметна и волнующа, в какую бы сторону мы не покатились..."
Возле дороги, в цепочке таких же обветшавших строений, часть которых заброшена хозяевами, стоял небольшой дом. Будучи на грани разрушения, он держался упрямо и верно, дав клятву защищать своих хозяев. Не удивляйтесь этим словам, ведь каждая вещь имеет свое предназначение, цель, ради выполнения которой она существует. Крыша исхудалого дома давно покосилась, а краска с оконных ставен облупилась и осыпалась. Щелчок включаемого диктофона прозвучал в дремотной тишине жилища, словно удар в гонг. Но, даже спустя несколько минут, среди ночной темноты было слышно, как дом молчит. Только в одной комнате, в самом углу, подрагивал свет тусклой лампочки, и, если прислушаться, можно было уловить очень тихий мужской голос.
“Усилившийся ветер принес с собой запах озона, а, значит, вскоре на город снова прольется ливень. После той катастрофы он самый что ни на есть аномальный, далеко не тот приятный моросящий дождик, под который любит резвиться малышня”.
Действительно, вскоре он обрушится на жителей, разбиваясь при ударе об асфальт на множество переливающихся всеми цветами радуги капелек. Такой чарующий, но смертельно опасный дождь стал идти всё чаще. Бывали дни, когда он шел спокойно, а порой - бушевал настолько сильно, что оставлял после себя небольшие трещинки в бетоне. Многие дома, старые и ветхие, буквально развалились под натиском дождя. Сегодня синоптики пообещали, что он будет спокойным, поэтому стоило бояться только за местами продырявленную крышу.
Капли дождя прозвали небесными слезами. Интересно, насколько же испытываемая небом боль сильна, раз его слезы могут убить?
Аппарат продолжал записывать диктуемую речь.
“Город никогда не молчит. Даже сейчас эхом разносятся гудки проезжающих машин. Люди спешат в свои тёплые уютные гнёздышки к милым жёнам, любимым мужьям и детям. Желают прижаться к ним, согреться от пробирающего до костей холода. Бывает, что среди этих воющих монстров лениво проберется нечто громоздкое, издающее протяжные стоны сирен, сигнализирующих уступить дорогу. Напоминает огромного красного жука с множеством гибких кранов-щупалец, прижатых к туловищу. Вот машины пропускают вперед что-то белое, с изображением в центре металлического брюха: символическое сердце, обмотанное бинтом. Эти существа здесь всегда опаздывают, а люди спешат”.
Вот неподалеку проехала городская охрана с оглушающей сиреной. В рации служащего не смолкал прокуренный, прокашливающийся голос: “Прием.. кхэ… вооруженное ограбление на Веллингтон стрит. Проклятые подростки ограбили очередной магазин... кхэ… конечно же, скрылись”.
Черный картон небес разрезали ослепительные молнии-ножницы, осветив небольшую комнату. За столом сидел мужчина в возрасте, лицо его было уставшим и недовольным. Он обратил полный печали взгляд на окно. Крыша его храма начинала подвывать от тяжелых ударов начавшегося дождя. Он набирает обороты. Не выдержав напора, одна из досок жалобно скрипнула, и на лоб мужчины упала капля. В такой дождь даже дома нужно носить защищающую экипировку.
– Нужно определенно залатать крышу, пока ее окончательно не изрешетило. – Пробурчал он, положив на стол диктофон и стирая каплю, стекшую на щеку. – Куда только этот мир катится…
За спиной раздался негромкий юношеский голос. От неожиданности мужчина дернулся, но узнав в нем родные нотки, быстро успокоился. В дверном проёме стоял молодой человек лет семнадцати-восемнадцати, встревожено смотрящий на отца:
– Куда бы ни катился – везде ему не рады, – парень прилег на диван, потирая сонные глаза, – даже “лиса” нос воротит.
Отец одобрительно кивнул, заслышав занимательную метафору:
– Я тебя разбудил?
– Нет, не волнуйся. Просто не могу уснуть, этот грохот… мешает.
– Уже слишком поздно, чтобы спать. Посиди со мной, я как раз размышлял о том, что наш мир инфицирован опасной болезнью, называется - неконтролируемое свободолюбие, но не могу определиться со стадией.
Сын кисло улыбнулся одной из тех улыбок, после которой уголки губ начинают судорожно дрожать, и бессильно развел руки.
– Ничего, не тебе об этом думать. Я еще не забыл, что у вас, юношей, итак полно забот. Оставь это тем, кому в старости больше нечем заняться. – Его взгляд устало перескакивал по предметам, лежащим на столе, время от времени задерживаясь на пыльных корках энциклопедий.
– Тем, кто предрекает череду катаклизмов, катастроф? Горе-пророки, а не метеорологи. Не могу понять помешательства вокруг возвращения Матери, но выглядит это глупо. Хочу сказать, что нельзя другим доверять. Ждать тоже, смысла в этом точно нет.
– У тебя львиное сердце, раз так рассуждаешь. Но не бросайся словами, ведь, если Мать вернется, то мы снова будем вместе, как единая семья. Будем общаться с Ней, как будто этой катастрофы и не было. Смотреть телевидение, я даже немного скучаю по нему. Зна…
Парень перебил отца на полуслове, они часто перебивали друг друга. Им было, что сказать, но все время казалось, что времени на это все меньше и меньше. Это стало их взаимной дурной привычкой. Сын небрежно провёл рукой по воздуху, будто отмахиваясь от назойливого комара:
– Тебе пудрят мозги сектанты и фанатики, а ты и не против этого. Я верю, что Она была, но не верю, что вернется, хватит на этом, пап. – Сказал он, уловив укоризненный взгляд отца. – Как книга, кстати? Ты готов закончить?
– Закончил… почти. Осталось внести изменения, перезаписать пару абзацев. Но не думай об огромном гонораре. Сумма будет скромной, если историю вообще примут.
– Мир услышит ее, а мы увидим его деньги. А может тебя даже напечатают, тогда ты еще вспомнишь о том, что сказал про гонорар. – Произнес сын, погружаясь в фантазии по обустройству дома.
– Моя работа зачахнет в ближайшее время. Писательством занимаются только старые безумцы, как я. Так что это простая трата финансов, которые я и так растратил на личную печать. На бумаге моя книга звучит по-иному. – Он мельком кинул взгляд на зеркало, но увидев в нем свое отражение, быстро опустил глаза. – Твоя мама была категорически против этой идеи и сказала, что получится бред, за который меня, вдобавок к штрафу и позору, упекут за решетку. – Он хмыкнул и ненадолго зажмурил глаза. – Иногда мне кажется, что ее стоит бояться куда больше, чем всю нашу помешанную власть.
После взаимной усмешки мужчина поднялся, подтянулся, поскрипывая старыми костями, и сообщил, что все-таки решил пойти вздремнуть, пока дождь немного утих. Пожелав ему хорошего сна, выключив свет, сын вышел, тихо прикрыв дверь и унося в руках стопку каких-то бумаг. Он прошел мимо комнаты, где мирно сопели мать и младший брат, до лестницы ведущий на чердак. Забравшись туда, он сел возле старенького разломанного столика давно прошедших времен. Положил на него кипу бумаг, вытащил из кармана маленький фонарик на батарейках (подарок отца). Свет заскользил по отмеченному цифрой “один” листу.
Бумаги пахли особым запахом, особенно те, что не так давно покрыты чернилами. Такой запах ни с чем не спутаешь. Наверное, поэтому отец обходит современную технику стороной. В ней нет жизни. Нет души.
Парень довольно улыбнулся и, позабыв про всё на свете, начал читать.
Одна из редакций
За широким офисным столом сидели двое мужчин. Они были недурно одеты и весьма приятно пахли. Видимо, одеколоном пользовались одним и тем же. Стол был завален пронумерованными бумагами, которые один из мужчин старательно растасовывал, в то время как коллега, поправляя спадающие очки, старался сдержать нетерпение при разговоре со стариком, стоящим напротив них:
– Я прекрасно понял, что вы не принимаете мою книгу, но повторяю свой вопрос – почему?
Кабинет был раздражающего белого цвета. Единственной черной вещью, не считая двух господ, одетых в неброский черный, был их стол.
– То, что вы пишите, как бы сказать гуманней…
– Ничего, кроме “экстремистская литература” в голову не приходит, – подхватил второй, – настоятельно советую для пущей безопасности разорвать в клочья текст. Ваше благо, что во избежание проблем мы не сообщим об этом в соответствующие инстанции.
Не будь писатель зол, он бы рассмеялся от практически неотличимых работников издания: ухоженное многочисленными кремами и масками лицо, волосы зализаны назад, костюмы от одного популярного бренда. О да, эти люди могли себе позволить выглядеть хорошо, прошедши через очередной трафарет для трафарета.
– Извините моего коллегу за грубость, но, к моему глубочайшему сожалению, он прав. То, что вы затронули, может запустить очень сложный и опасный механизм. А кому, скажите мне, нужен конфликт с разбушевавшимися остатками власти? Не вам. Не нам. Не самой власти, кстати, тоже.
– С минуты на минуту я могу упасть замертво, при такой-то жизни! У меня целый букет болезней, о которых вы… даже не слышали. Понимаете, к чему я клоню? Плевал я на власть, я настаиваю принять мою запись. Я даже распечатал текст, чтобы сократить ваши расходы, а вы хотите оставить меня ни с чем?
– Если вас не настолько волнует ваше здоровье, то подумайте о сохранности ваших детей. Службы не упустят шанса сделать вид, что работаю, возьмут под арест любого, кто имеет хоть какое-то отношение к книге.
– А службы не имеют никакого отношения к морали. – Усмехнулся “образец номер два”, пожимая плечами, снова что-то подчеркнув, но уже в блокноте.
“Не упустят шанса сделать вид, что работают”, – повторил мысленно писатель, – “проклятые бюрократы”.
– С каких пор вы стали задумываться о здоровье писателя? Книги на грани исчезновения, почему вы пытаетесь нанести литературе новые раны, подвергая их безжалостной цензуре или попросту запрещая половину добротных произведений? Вам мало того, что цены на бумажную официальную продукцию стали возрастать с каждым годом? Да, утрирую, но за такую цену книга должна содержать информация о местонахождении всех военных баз!
– Я согласен, но рассуждать об этом вне моих обязанностей. Мы выпускаем то, что не приносит угрозу обществу, а ваша книга слишком открыта, как и вы. У вас широкое сердце. И писали вы книгу из добрых побуждений. Но это не то, что нужно сейчас людям. Имея большое сердце, можно иметь большие проблемы с взаимопониманием людей, чьи сердца давно заменили моторы. Простите за такие витиеватые фразы, общаясь с творческим человеком, невольно подцепляешь желание красиво излагать. Не задерживайте нас, если вам нечего сказать по существу. Дайте нам работать. – Он вновь поправил очки, уткнувшись в подсчеты…
– Я не угроза, я… просто люблю ностальгировать. Моя книга – история о том, к чему стоит изменить мир, ради каких целей. В ней нет призыва и лозунгов, только мнение старика о том, как нам жилось при Матери. Поймите и вы, что чужое мнение меняет человека, а в наше время – изменения необходимы, чтобы не пасть еще ниже…
– Ваше мнение может привести вас за решетку. Правда, по-вашему, важней свободы? Мы поражаемся вашей храбрости, но умников везде хватает. Чего вы добиваетесь?
– Того, что однажды придется заплатить за свой позор...
– Так платите, как все. Вы знаете, где дверь.
– Надеюсь, в случае революции, вас прикончат первыми. – Просипел старик и хлопнул дверьми.
В кабинете повисла тишина. Работники молчали, каждый был занят своим. Их мир снова пришел в порядок.
Одни из похорон
Шла вторая неделя спасительной зимы.
В это время город спал, укрываясь белоснежным одеялом. Люди, как сонные мухи, лениво выбирались из теплых квартир на холод, но быстро забывали о нем, неспешно прогуливаясь по заснеженному парку, аллеям. Дети играли в снежки, лепили снежные замки. Зима - единственное время года, когда можно без страха и риска выходить на улицы города. Ее приход означал три месяца спасения и отдыха от непрекращающихся аномальных дождей, уносящих жизни бродяг и неопытных глупых юнцов. Месяцы, когда не было нужды облачаться в бронекостюм, латы нового поколения, спасающие от прихотей свихнувшейся природы, доступные в подпольных магазинах чуть ли не вполцены.
На фоне сияющего от снега холма, в карнавале узорчатых снежинок, несли смолисто-черный гроб. Его пронесли мимо всхлипывающих, тихо перешептывающихся гостей, провожающих писателя в последний путь. Он вел хоть и тихую жизнь, но отнюдь не затворническую, так как работа над книгой заставила его познакомиться со многими интересными людьми. На похоронах их было немного, но все пришедшие являлись ему ценными друзьями и коллегами. Кто-то явился по первому звонку вдовы, а кто-то, ужаснувшись от присланной вести о смерти коллеги, с горечью в сердце поставил галочку напротив дня похорон в своем заполненном журнале встреч…
После отпевания, традиционных речей, гроб с телом опустили в землю. На грудь блаженно-спокойного мужчины возложили лист исписанной бумаги, являвшийся одной из основных страниц его книги, а поверх листа его писательское перо…
Будущее одной книги
В этой громоздкой тишине щелчок кнопки “Play” для него был словно звук мотора старинного механизма, каким-то чудом отправляющего душу и мысли прямиков в детство… диктофон начал запись.
“Добрый день. Меня зовут Натаниэль. Скорее всего, вы сразу узнаете меня по фамилии отца - человека, ставшего ныне чрезвычайно популярным. Его фамилия – Тэйт. Известный писатель, что, несмотря на тяготы прошлого, старался выйти один на один с силами его превосходящими. Он изложил правду, что, быть может, потеряла свою актуальность в период глобальной перестройки, но, по крайней мере, она дала ей толчок, приведший к этим изменениям. Новая свобода окажется, как скоро мы поймем, только эволюционировавшим бременем, пусть с иными порядками. Нет, вопреки его ожиданиям, Мать так и не пришла, но пришла новая власть, что перевернула нас с головы на ноги. Отец бы сказал, что лучше стоять на кривых ногах, чем на больной голове.
Он стал посмертно известным, изложив правду одиноких волчат. Но смерть его была случайностью. По версии властей у убийцы не было заказчика. Простая шалость, переросшая в разбойное нападение с летальным исходом”.
Правильно говорят, что однажды содеянное зло вернется во сто крат сильнее. Преступник, оказавшийся беспризорной сиротой четырнадцати лет, был пойман следующим днем. Ребенок попрошайничал деньги, объясняя это тем, что копил на бронекостюм больному отцу, которого, как оказалось, у него нет. Оба родителя погибли от разбушевавшегося дождя, что застал их не в то время, не в том месте. После безуспешных попыток, он пошел в сторону рынка, где и встретился с господином, который возвращался с покупками. Дальше попрошайничество, переросшее в вымогательство. Затем ссора и ножик в неумелых руках ребенка. Убийцу упекли в колонию для несовершеннолетних. Получив известия о смерти отца, сын убитого навестил преступника, но проговорил не больше двух-трех минут. Он пообещал, что после того, как пройдет срок наказания, лично найдет его – тогда произойдет настоящее возмездие за содеянное.
После небольшой паузы, диктофон снова зажужжал.
“Не спорю, может, к счастью, что он не видит того, какой вызвал ажиотаж среди малолетних романтиков-идеалистов. Любой из этих анархистов при желании может стать новым мессией. Отец не гнался за славой. Ему нужна была правда. Семидесятилетний бунтарь. Он умер двадцать лет назад, чуть раньше матери. Его звали Самуэль Тэйт. Спустя эти года он получил то, о чем мечтал - книга увидела свет под его именем.
Было сложно выпустить ее под авторством отца - он все-таки мертв. Но чудесный случай позволил закончить дело без лишних эксцессов. Дело в том, что на протяжении долгого времени ей занимался я. Точней, делал то, что любил мой отец – я ждал, попутно обращаясь к знакомым по своей работе, с просьбой помочь, чем смогут. Безрезультатно. Но однажды на мою научную работу откликнулся очень именитый человек, из столпов прошлой власти. После чего последовал звонок, просьба о личной встрече. Этот господин утверждал, что был знаком с моим отцом, говорил, что мой папа часто был на слуху, мол, ему самому не раз приходилось делать звонки, чтобы книгу отца не допускали даже до аудио-форматного выпуска.
В итоге я передал ему записи книги, которые он забрал под предлогом, что хочет показать некоторым важным людям. Я не возражал. Шли годы, я практически потерял надежду, но…
Первым, что он сказал мне по телефону, было: “Кажется, мечта твоего отца осуществится в скором времени, следи за новостями…”
Вскоре я уже поставил подписи, согласовал бумаги и – вот она! У меня в руках. Но… мне страшно держать ее. Непривычно ощущать ее тяжесть, ощущать твердость ярко иллюстрированной обложки. Чувствовать запах бездушных чернил. Знаете, как гнусно пахнут эти чернила? Не знаю почему, но в детстве, когда я наблюдал за отцом, чувствовал, что его чернила были живыми и… пахли им”.
Отрывок из книги: о катастрофе одного мира
Подумать только, а ведь раньше всё было иначе: порядки, именования… люди, в конце концов!
С Её уходом всё превратилось в место битвы человека с природой и человека с человеком. Нет… не сразу. Отнюдь. Это происходило год за годом; с каждым приливом все сметающей волны, с каждой молнией, раздирающей небо со звуком, словно в клочья рвут майку, с каждой трещиной в земле, окрашенной алым от выстрелов и колотых ран, с распространяющимся страхом и трупным запахом гниющего будущего. Тогда нам ничего не оставалось, кроме как верить и ждать, что это все закончится. Хотелось верить, что это прекратится, что просто наступит день, когда наш город сметет с лица земли, и мы больше не будем страдать. Мы кричали, будто младенцы. Плакали. Тянули руки в бесконечную даль вселенной к Матери, что обрушила все это на нас…
Мать бросила нас. Последнее, что она сказала: “Разбирайтесь сами”.
Мы провожали её взглядом, когда она уходила. А после, очнувшись от шока, подавшись ужасу, начали звать ее. Но нам не ответили. Даже Отец молчал. Ему было плевать, как на нас, так и на Неё. Мать не хотела нас. Мы – нежеланные дети божьи. Недоразумение. Неограниченное разочарование, не знающее материнского тепла. Не знали как это – уснуть на руках, под тихое пение, биение сердца. Отец не пригрел нас. Он даже с нами не разговаривал. Мы остались совершенно одни…
Что мы должны были предпринять, чтобы на время забыться? Когда ты никому не нужен, когда остаешься один – в голову лезут мысли. О да, мысли, эти приставучие паразиты, бегают из угла в угол, словно тараканы, прячутся от света, от загорающихся ламп – твоих сокровенных желаний, лезут как можно дальше, в темноту, где никто их недостанет, тихо смеются над тобой, над твоей слабостью. Возможно, если бы люди меньше думали, то были бы более счастливы. Может, не так долго, как хотели, но для нас и час - что вечность в аду. Спасением было лишь увлечь себя чем-то, что могло бы заглушить этот рвущийся поток сознания, срывающий крышу. Мы увидели в будущем спасение, хотели стать взрослей. Стать выше природы. Стать самостоятельными. Что сделал в итоге этот маленький эволюционный шажок в непроглядную тьму будущего? Ничего, кроме разобщения. Мы страстно закрашивали мир яркими краскам, но не щадящее время шло, краски тускнели, облупливались. И мир вновь представал в своем сером цвете. Поразительный. Огромный. Пустой. Мы добились вершины. Но теперь жаждем падения.
Почему она вот так просто ушла? Она даже не посчитала важным назвать причину. Мы остались одни в большом мире, разбитые и потерянные. Мы до сих пор не можем дать объяснения. Вероятно, что это единственный способ "воспитать" нас - заставить расправить крылья, взрослеть. Но, с другой стороны, ведь мы, люди, не оставляем своих детей ради их взросления. Мы их поводыри. Куда они придут без нас? Я не могу знать, верно. Но я знаю, куда мы их можем завести. Иногда я сомневаюсь в том, что из этого страшнее. Мы – люди. Возможно, что это и есть та самая причина. Она, наверное, очень долго терпела нас, ожидая, когда мы превзойдем себя. А мы ее подвели. Или же дело в Отце? Я ничего не могу сказать об этом. Отец был всегда нелюдим, скрытен. Скорее его ухода мы могли ожидать, нежели ухода Матери.
Почему мы снова каждый день смотрим в пустые глазницы смерти? Почему то молчим, то молимся о милости, о возвращении Матери? Чем мы это заслужили? Прошли века, но мы по-прежнему остались глупыми детьми, зажимающими уши, в надежде спастись от очередной ссоры старших. Мы не пережили развод. Мать ушла, родила новое потомство. Отец сильнее замкнулся в себе, замолчал на долгие три года. А вскоре мы стали свидетелями его одинокой смерти. Наши родители покинули нас – миллиарды брошенных детей на маленьком шаре, среди бесконечных пустот. Это ли не катастрофа? Мы поняли, что не хотели покорять космос, мы хотели найти Мать.
Мы выросли выродками двух предателей, возненавидевших друг друга, и, следуя по их стопам, мы возненавидели весь мир.
Мы размножались. Воспитывали себе подобных: голодных, злых, утерявших надежду волков-одиночек, но, вопреки своему нраву, не одиноких. Мы были с ними, не хотели повторять ошибки наших родителей, так как видели свой собственный путь. Следовали тенью и всякий раз направляли в нужную сторону. Вперёд к свету, к Матери! Но с каждым поколением падали всё ниже: свирепость разгулявшихся болезней, антисанитария, больницы, переполненные пострадавшими во внезапно разгоревшихся стычках, которые перерастали в массовые бунты. Хлам в виде человеческих тел у дорог, почерневших от пожаров. Гниющие кучки чего-то стоящего. Природа тоже играла с нами злую шутку, круша ураганами наши дома, от чего бездомных психопатов становилось все больше, ведь нервы-то у нас не из камня! Погода утихла со временем, остался лишь изредка капающий дождь – лучшее, что с нами случалось за десятки лет.
Мы падали. Будем падать. Кубарем. И сейчас мы только на полпути к бездне. Но, если верить, то после спада всегда идет возвышение. Каждый раз, доходя до пика, приходится падать – нельзя удержаться на вершине, вечно сохраняя равновесие, ведь на вершине только острие, делящее мир на две стороны. Второй раз боль не будет так заметна и волнующа, в какую бы сторону мы не покатились. Мы получим меньше ран, ощутим меньше страха, почувствуем больше уверенности и станем упрямее. Наша кожа загрубеет. Мы найдем и исправим ошибки, которые так тебя расстроили, Мама. Но это всё потом. Стоит подождать. Набраться смелости. Стоит упасть, нащупать дно. Или же зацепиться за ветку. Хоть что-то, пока еще не поздно. Если ты упал, то над тобой всегда будет небо, а это значит, что тебе ещё есть, к чему расти.
Я правильно говорю, Мам?
Мам, ты успокоилась?
"...Уже больше недели он никому не открывал дверь и даже не брал трубку. Те люди, с которыми имелись дела, прознали, что случилось, решили дать «братану» время прийти в себя и перестали беспокоить..."
«И какой смысл тащиться к этому врачу? - думал Хмур лёжа в постели, которая даже с трудом не могла вспомнить, когда была свежей. - Сказал диагноз, как припечатал. Мне только осталось дождаться, когда уложат в ящик. Ничего нового он всё равно не скажет. И вообще, у белых халатов одна цель – стрясти бабла побольше. А вылечить – какая с того выгода? Нет больного – не с кого тянуть. Тоже мне, лепила!» Он провёл рукой по заросшим щекам: «Но раз так, быстро скопытиться тоже не дадут», - и хрипло рассмеялся. – «Вдруг ещё не всё лаве им отнёс?»
Хмур встал босыми ногами на облезлый паркет и побрёл в ванную. Встав перед зеркалом, он увидел угрюмое отражение опустившегося человека и почувствовал лёгкую неприязнь. Не таким он был совсем недавно. Или уже давно…
С тех пор, как Хмур узнал о своей болезни, всё потеряло для него смысл. Конечно, сначала он просто не мог поверить своему диагнозу. Потом, с ещё большим свирепством, принялся за свою работёнку, вымещая гнев на должниках и непокорных. Затем вдруг решил измениться, завязать с прошлым и даже уйти в монастырь. А теперь просто закрылся дома. Уже больше недели он никому не открывал дверь и даже не брал трубку. Те люди, с которыми имелись дела, прознали, что случилось, решили дать «братану» время прийти в себя и перестали беспокоить. Таким образом, Хмур остался в полной изоляции. Тёмно-русые волосы отросли и спутались, трёхдневная щетина превратилась в бороду, а голубые глаза, без того холодные и безразличные, подёрнула серой пеленой дымка обречённости. Мужчина сдвинул густые брови и оскалился. Чудом уцелевшие, после неоднократных мордобоев, зубы потемнели от никотина и чёрного кофе (который теперь составлял основу его рациона). На этом фоне перебитый нос и крупный неровный шрам на брови, прищуривший один глаз, казались ещё более устрашающими.
«Ну и рожа у тебя, Шарапов», - вспомнил Хмур заезженную фразу и ухмыльнулся. Каждое движение давалось с трудом. Не успев толком проснуться - уже чувствовал себя уставшим. Даже зубная щётка казалась неподъёмной. А ведь раньше он мог дни напролёт тягать громадные самодельные штанги в подвале соседнего дома…
Хмур включил прохладную воду и встал под душ. Оперевшись рукой о стену и согнувшись вопросительным знаком, он чувствовал себя совершенно ненужным. В свои тридцать с небольшим лет этот человек так и не нажил людей, которые могли бы оплакать его смерть: ни родных, ни близких, даже собаки - и той не было. С женщинами как-то не сложилось, по жизни были лишь случайные встречи, а чаще – обычные проститутки. Любил ли он кого-то? И вообще, что это такое? Хмур толком не знал. Кажется, в школе ему нравилась одноклассница, но это было так давно… Друзья? Их тоже, в сущности, не было. Все его приятели – братки, а они с тобой, только когда играешь по их правилам. Стоит сменить курс - первые же пустят пулю в лоб.
«Пока нужен, до тех пор и дружим. Был Хмур, стал жмур - выпьют за упокой души и забудут. Скольких уже схоронили? - вяло размышлял Хмур, пока вода с грохотом разбивалась о края ванны. – Сизого и Мартышку убрали ещё в 91-ом, каждого выстрелом в висок. Вот угораздило же остановить тачку на том проклятом переезде! И как только не заметили за собой хвост? Труп Филина всплыл в городском пруду. Тот пруд был не на много больше лужи, а говорили - парень сам утоп. Ага! Решил поплавать! Осенью. Прямо в ботинках и куртке. Бред! Ясен пень – утонуть ему «помогли». Дюбель восемь ножевых получил, ещё смог скорую вызвать. Жаль, дождаться уже не смог… Косого, падлы, из окна выкинули… А сколько наших в перестрелках полегло? Всех и не упомнишь».
От этих мыслей, на душе стало совсем погано. Когда Хмур был здоров и рисковал жизнью в очередных разборках, он никогда всерьёз не думал, что тоже может умереть. Несмотря на то, что вокруг него люди постоянно гибли. «Им не повезло», - всё что он думал на этот счёт. Смерть не была чем-то особенным и существенным. Он вообще очень привык к ней. Родители умерли от беспробудной пьянки, и, ещё подростком, Хмур оказался в числе беспризорников. Остаться без крова и еды было для парня не такой уж потерей - и так частенько голодал, сутками напролёт слоняясь по улицам, лишь бы избежать очередных побоев и унижений, которые были нормой в семье. Его даже по имени никто не называл. Самые «добрые» слова, которые он слышал от матери: «Иди жрать, недоносок». А от отца, кроме отборной матершины и наносимых ударов, вообще в памяти ничего не осталось.
Местная шпана дала ему кличку. Вечно хмурый вид, всегда безапелляционные, уничтожающие всякую надежду рассуждения и нежелание подыгрывать чужим шуткам всегда были его основными чертами. Их просто подметили, и так получилось, что это прозвище пошло по жизни. В той среде, где он крутился, люди могли знать друг друга годами, не зная ни имён, ни фамилий.
Через многое пришлось пройти всеми забытому парню прежде, чем он достиг совершеннолетия. После удалось пристроиться работать на кладбище. А где трупы, там и стрелки: спустя некоторое время влился в банду. Смерть всегда была рядом… Иногда приходилось разбираться с должниками, тогда Хмур мог впадать в исступление и наносить удары до тех пор, пока несчастные не захлёбывались собственной же кровью. Это обстоятельство его мало заботило. Хмуру всегда было плевать на свою жизнь, чего говорить о чужих. Временами даже казалось, будто хочется умереть – житуха-то всё равно собачья. Но всё изменилось, когда, ещё молодой мужик понял: смерть уже поселилась в его теле…Теперь она стала реальной, ощутимой. Иллюзорный контроль над жизнью был утерян и вдруг выяснилось: умирать-то совсем не хочется. Всё чаще стали приходить мысли, а что там … за порогом смерти? И не ведомый ранее страх сжимал своими морозными пальцами глотку…
Спустя час Хмур наконец вышел из дома и, по привычке осмотревшись, направился в сторону больницы. Поскольку шёл он раньше назначенного времени, то не особо торопился и, когда на перекрёстке зажёгся красный сигнал светофора, спокойно стал ждать. Тем временем, к переходу подошёл ещё один человек. Это был мужчина почтенного возраста, сухой и не высокий, с белоснежной густой бородой и седыми аккуратно подстриженными волосами, одетый скромно, но с хорошим вкусом. Он шёл небольшими шажками, опираясь на деревянную трость, а, поравнявшись с Хмуром, внезапно к нему обратился: - Сынок, помоги перейти дорогу. Хмур был удивлён такой просьбе. Обычно его просили кого-нибудь «убедить» или «убрать». Люди на улице сторонились и даже старались избегать встретиться взглядом. А тут такое дело. Невольно пришло на ум: «Может дед слепой? Не видит, у кого просит помощи?» Но вслух ответил: - Да не вопрос, отец. - Вот спасибо, - взяв под руку бугая, добродушно поблагодарил «слепой дед». Зажёгся зелёный и они пошли. Старик передвигался ровно, но Хмур понял, что каждый шаг даётся ему с трудом: «А ноги-то больные походу». - Послушай батя, а те куда надо? Может, провожу? - Спасибо, сынок. Иду я в больницу. Если нам по пути, то я не откажусь от твоей помощи. Хмуру показалось, будто дедок как-то странно на него посмотрел, словно уверен был, что им «по пути». «Чё за фигня мне кажется? И ваще, какой-то странный он. Простой как три копейки», - думал Хмур, пока дорогой рассматривал спутника. Доброе лицо, живые, участливые глаза и какая-то еле уловимая отрешённость от всего формального всё же делали этого человека очень необычным в глазах Хмура. - В жизни ведь оно как, - вдруг заговорил старик, как будто сам с собою. - Человек не знает - где найдёт, где потеряет. Что во благо ему будет, а что лихо. И от чего помирать будет – тоже не знает. Ты вот знаешь, от чего умрёшь? Хмура как кипятком ошпарил такой вопрос. Конечно, дед не мог знать о его болезни, но почему вдруг начал этот разговор? - Знаю, - процедил Хмур, - меня прикончит «ласковый убийца». - Ничего ты не знаешь! - возразил собеседник. - А что, если его опередит шальная пуля? Времена-то нынче какие! Или машина собьёт. Или ещё какой несчастный случай. Это не в твоём ведомстве – наперёд знать. С болезнями люди иной раз всю жизнь живут, а умирают от старости. Кто знает, сколько тебе осталось? Может двадцать, может сорок лет, а может, до завтра не доживёшь. Ни ты, ни я не знаем, когда уйдём. Но качество оставшейся жизни зависит от нас самих. Вот и подумай, чем по жизни занимаешься, и как это на тебе отражается. Бандита поразили сказанные слова. Этот дед просто не мог столько знать, а выходило, что он видит его насквозь. Напал неожиданный страх и Хмур разозлился: - Батя, а знаешь, с кем говоришь-то? Я, батя, как ты скажешь, разбойник. После чего он уставился на попутчика, выжидая реакцию. - Я не судья, чтобы судить, и не священник, чтобы отпускать грехи, - неожиданно твёрдо произнёс мудрый человек, - Бог тебе судья. Но о словах моих подумай, - и вновь добродушно продолжил. - Ну вот и пришли, дальше я сам. Бог даст, ещё свидимся.
* * *
- Людмила Николаевна, будьте любезны, подайте мне медицинские карты. Сегодня у нас много пациентов. Вы, наверное, уже знаете, Пётр Никифорович ушёл в отпуск, а я его заменяю. Теперь скорейшее выздоровление и его подопечных - моя забота. Итак, первый по записи у нас Александр Андреевич Пушкарёв. Пригласите его, пожалуйста. Медсестра выглянула в коридор и звонко объявила: - Пушкарёв, проходите. Крупный мужчина поднялся с места и зашёл в кабинет.
- И снова нас Бог свёл, - доктор приветливо улыбнулся и поднялся на встречу. - Ну, что же вы стоите, Александр Андреевич? Проходите, присаживайтесь. Хмур не мог поверить своим глазам, за столом сидел его недавний спутник, но только теперь он выглядел совсем иначе. В белом халате и очках, собранный и деловитый, он больше не казался таким простаком. - Теперь, Саша, я - твой лечащий врач. И я сделаю всё от меня зависящее, чтобы помочь тебе справиться с болезнью. Мы вместе будем стараться, однако результат не только от нас зависит, - доктор по-отцовски похлопал Хмура по плечу. – Но человек не должен убивать в себе надежду. Хмур вдруг почувствовал себя ребёнком, которого наконец приласкали, и не знал, что говорить и как себя вести: «Александр Андреевич, Саша… Кто это? Моё ли это имя? Когда и кто меня так называл?» В растерянности он опустился на стул…
Всю дорогу домой Александр обдумывал события сегодняшнего дня. Необычную встречу, сердечность доктора и его слова. Неожиданно вспомнился один старик, который жил по соседству в далёком детстве. Он жалел беспризорного Сашку, угощал конфетами…
«Человек не должен убивать в себе надежду». Человек…
Подходя к дому, мужчина услышал окрик: - Хмур! Он обернулся и увидел одного из своих приятелей. - Александр. - Что?! – не понял тот. - Моё имя – Александр.
...Когда он увидел, как хозяйка зачем-то села на стул, а затем уронила голову на стол, он забеспокоился. Было видно – с ней что-то не так. Но как помочь, ведь он всего лишь маленький полулысый кот? Нужно было принять решение. И тут маленькой кошачьей головке всё сошлось... Преодолев страх воды, кот разогнался и прыгнул...
Глава 1. Кот. Почему люди предают? Почему забывают, что безразличие может привести к смерти? Меня предали только потому, что я особенный... не такой, как все. Я – единственный котёнок, который выделялся из серой полосатой массы своим окрасом. Из-за «несоответствия породе» в один прекрасный день, в завязанном мешке, я был выброшен на одной из улиц большого города. Крики о помощи никого не трогали. Порвать тюрьму не удавалось. Когда в мешке стало совсем темно, сил кричать или ползти уже не было. Голодный, обессиленный, замёрзший, я, свернувшись клубочком, заснул. Проснулся от толчка. – Какой гад мусор во дворе бросает? Бак в пяти метрах отсюда! – Петь, да ну его... Дворник уберёт. Кстати, что теперь делать собираешься? – Документы забрал, обратного пути нет. Родители в ярости. К бабуле поеду. Она единственная, кто меня понимает, заодно и помогу с хозяйством, а то... когда ещё встретимся... – Ты говорил, она у чёрта на куличках живёт, что даже той деревни на карте, наверное, уже нет. – Главное – дорога есть. На байке проеду. Только с пустыми руками как-то нехорошо. Заеду в магазин. А мусор выкинуть надо... – Петька поднял мешок, - Не понял?! Он шевелится! – Шутишь? – Какие шутки? Сейчас развяжу, и поглядим. Это был мой единственный шанс – мешок развязывали – теперь всё зависело только от меня. Рывок – и свобода! Когда я увидел, как темница раскрывается, собрался с духом и бросился наверх. Сил хватило только выскочить из мешка и прыгнуть. В темноте я упал на что-то мягкое и тёплое, инстинктивно вонзил в это когти. Кто-то взревел, как раненый зверь, и всю округу огласили отборные словесные комбинации. Меня схватили и попытались оторвать от убежища, но страх заставил вонзить когти ещё глубже и держаться до последнего. – Серёга, дай я! Его за шкирку надо… Битва окончилась поражением. Мой загривок в чьих-то руках, беспомощное тело болтается из стороны в сторону. – Пошли под фонарь, поглядим, что за зверь? – Петька, он больной, гляди: шерсти почти нет и глаза навыкате. Прибей, чтоб не мучился... или дай я. – Даже и не думай, – смеясь, увернулся второй, – он тебя поцарапал? – Поцарапал не то слово, всё плечо в крови. Куртку насквозь... вот, смотри! – Вот, вот, – продолжал смеяться Петька и ехидно заявил, – значит, убивать нельзя, карантин десять дней, а то вдруг бешеный, – с этими словами он сунул кота за пазуху куртки. Шум города стих, тепло нежно окутало меня, а ровный стук сердца успокоил, убаюкал, стало всё равно... Я сдался, прижавшись к своему спасителю, погрузившись в сон. Дальше не помню… очнулся: – Тук-тук, кто в домике живет? Кто в невысоком гостей не встречает? – Неужто внучок пожаловал? Петенька! – они обнялись. – Как вымахал! – Осторожно, раздавим. Я тут тебе подарок привёз... вот. Меня вытащили из-за пазухи и пустили на пол. – Батюшки святы! – всплеснула руками бабушка. Худенькая, невысокая женщина, лет семидесяти. – Кот?! Какой он чудной... без шерсти почти. – Ну, тебе с него варежки не вязать, а когти у него – что надо, – заверил внук. Мне налили целую миску вкуснятины. С первого глотка я осознал, что всё вытерплю ради такой кормёжки. Когда тарелочка опустела, рядом с ней сидел не кот, а колобок на ножках. Не в силах двигаться, я лёг и стал слушать, входить, так сказать, в курс дела, о чём говорит хозяйка и мой спаситель.
– К родителям в город не поеду, не уговаривай. Здесь мои отец, мать похоронены и дед твой – родственников полкладбища. Я одна за ними присматриваю. Да и хозяйство у меня... – Почему на звонки не отвечаешь? – Так розетка не работает, что ей надо не знаю, да и деньги класть здесь негде. Нас осталось-то... – она помолчала, – дворов десять, и те больше как дачи используют. Почтальон пенсию раз в месяц привозит. Так я ему продукты заказываю, спасибо не отказывается, из соседнего села ведь везёт. Он и денежку мне кладёт на мобильный. – Бабуль, я в армию осенью ухожу. Меня целый год не будет, а у тебя даже собака не гавкает. – Не переживай ты так, незачем ему на своих брехать попусту, на чужих он исправно гавкает и кидается... А институт как же? Набедокурил небось? – улыбнулась она, подвигая тарелку с блинами поближе к внуку. – Нет, всё нормально, только не моё это, – он помолчал и добавил, – не хочу быть посредственным специалистом. Ошибся я. – Да, жизнь у человека одна... заниматься нелюбимым делом всё одно, что отдать её кому-то чужому. Только ведь мы её особо-то не выбираем. Жизнь-то для каждого своё место с рожденья определила, – она лукаво прищурилась и продолжила: – а вот найти это место очень важно. Ты его сам почувствуешь: за спиной, будто крылья появятся, да и преграды все рухнут... Родители, наверное, в ярости? – Переживут. Должен же кто-то и родину защищать. Да и время будет всё обдумать… Ты-то тут как будешь без меня? Мне до призыва чуть больше месяца осталось. Давай всё, что нужно заготовлю и починю, – предложил внук. – Успеешь. Жуй лучше блинчики с козьим молочком. Утром прикинем, что к чему. Разговор неожиданно вернулся ко мне: – Он точно не больной? А то, может, какие таблетки от облысения ему нужны? – Нет, – рассмеялся мой спаситель, – это порода такая. Не бойся, бабуля, он – боевой кот. На вид страшненький, но когти просто огромные! – нахваливал меня Петька. – Будет мышей рвать и крыс давить – всё, как полагается. – Поживем – увидим, – рассмеялась хозяйка, – на блинчики налегай и спать ложись, я тебе на диване постелила.
Услышав, что речь идет о моих прямых обязанностях, я подскочил и подбежал к столу. Хотелось подробностей... мышей рвать и крыс давить? Кто или что это? Я не отказываюсь, но как выглядят мыши и крысы? Со стороны мои метания, наверное, выглядели непонятно, поэтому меня засунули в какую-то дырку в полу, где было холодно и много странных запахов, пыли и земли. Надо заметить, я кот неглупый, поэтому сразу отметил и запомнил, что это удачное место для закапывания и сокрытия следов своего присутствия... Когда выбрался из подполья, меня взяли, отряхнули от паутины, после чего положили на мягкую подушку, лежавшую на стуле возле дивана, приласкали и накрыли пушистой тряпочкой, чтоб не замёрз. Счастье длилось целую ночь. Утром начался новый кошмар: на меня сонного внук натянул мохнатый комбинезон из зеленой пряжи типа «травка», с двумя пуговками на животе, который был связан ночью сердобольной хозяйкой из-за бессонницы. Одна из пуговиц очень мешала, так как была в неудобном месте. Вырвавшись из рук, я катался, прыгал, пытался снять, но всё безуспешно. Всем, кроме меня, было смешно. Петька от смеха вытирал слёзы. Не знаю, как долго бы это продолжалось, если б хозяйка не налила молока в миску. Пришлось смириться. После перенесённого в мешке стресса, слово «улица» стало для меня синонимом «ужаса». Я зарёкся – ни ногой. Правда, мой зарок никого не волновал и, схватив за загривок, спаситель – мучитель вынес меня во двор и опустил на что-то зелёное. Другая реальность взяла меня в плен, окружив многообразием звуков, запахов... увиденное было уму непостижимо, а выросшие передо мной заросли пугали. От шока я попятился. Заметив моё замешательство, внук хозяйки погладил по шерстке и приободрил: «Дурашка, не бойся, здесь тебя никто не обидит. Теперь всё зависит только от тебя.» – он рассмеялся. «Будешь мышей ловить и радовать бабулю, – продолжая гладить, он вздохнул и грустно добавил: – она у нас очень хорошая, когда я уеду, присматривай за ней». Вот так я оказался у черта на куличках. Как ни странно, но только здесь я ощутил всю полноту и прелесть жизни, обрёл друзей и стал нужным.
Глава 2. Пётр. Я родился и вырос в городе – чисто городской житель, но почему-то меня тянет сюда, в это забытое и богом, и чёртом место... Почему только здесь я чувствую свободу? Стоит выехать за пределы города – и кажется, моя душа растекается по просторам, будто джин, выпущенный из бутылки. Она парит, ощущая бескрайность и величие красоты, я сам не понимаю как... словно крылья несут меня к ней – к той, самой близкой и родной, к той, кто всегда поймёт и поможет... к той, чьё присутствие способно успокоить любую бурю в душе – к моей бабуле. Сегодня я привез ей вместе с продуктами найденного кота, такого же одинокого и ненужного, как и я. Этот тёплый комочек за пазухой – отличный предлог для встречи и очень важного разговора. Он – моя поддержка. Нам здесь рады, не смотря ни на что. Но хочется казаться уверенным в себе, быть сильным... это непросто, сомнения одолевают меня. Разочарование в том, во что я верил, к чему стремился, не дают покоя. Но радость в её глазах... улыбка. Она словно светится, завидев меня – всё это заставляет очнуться, ощутить и поверить: я нужен, я любим, я желанный гость, и моя жизнь не лишена смысла! Чувствую, будто для неё я дар божий, и это придаёт сил, уверенности и решимости. Прочь сомнения, мы сами творим свою судьбу! Да, мои руки больше привыкли к мышке и клаве, и я не очень лажу с инструментами, но я мужчина, и поэтому не упаду в её глазах, не обману её надежд и доверия! Более того, я сам хочу это сделать, меня даже не просят, а значит, нет ничего невозможного! Если что-то не получается с первого раза – интернет всегда выручает. Странно конечно... здесь нет даже продуктового магазина, но связь есть, предполагаю, это из-за ГЭС: она хоть и далеко, но вещает мощно.
Петька, не самый лучший плотник, старался изо всех сил. Отремонтировал лестницу на чердак, починил протекающую крышу, привез и наколол дров, заготовил сено для коз, купил сахар, муку, крупу, соль и спички. Пополнил аптечку необходимыми препаратами. Эти полтора месяца закалили его дух и волю, очистили сознание и неплохо подготовили к службе в армии. Он уезжал уверенный в правильности своего выбора и со спокойной душой, ибо знал – он сделал всё, что можно для любимой бабули.
Глава 3. Большая вода. Солнце победило. После долгих дождливых дней выдался тёплый и солнечный. Дождь ушёл, и это казалось к лучшему, земля уже не хотела принимать воду, поэтому везде раскинулись огромные лужи, в которых отражались пушистые белые облака. Казалось, будто небо там и тут глядит на тебя из земли. В каждой капле отражалось солнце. Радуга была трёхэтажной и недосягаемой. Теплу были рады все, но особенно кот, Петр Федорович, и козы: Каприз и Малышка. Последних, наконец, выпустили на лужайку, где они вдоволь лакомились зеленой травой, а не сеном. Кот же растянулся на просохшем крыльце, грея бока. Сегодня тепло, и он без комбинезона. Одно удовольствие. Даже петух вывел пеструшек, искусно лавируя между луж, иногда перелетая их. Они грелись и собирали прибитые к земле дождём ягоды смородины. Пёс Шарик развалился на крыше будки. Хозяйка, воспользовавшись тёплым днём, сушила перину и подушки – им всем казалось, что блаженству не будет конца... Но вскоре солнышко спряталось за горизонт, возвестив всем о наступлении ночи.
Марфу Андреевну мучила бессонница. Как только становилось темно за окном, она начинала либо вязать, любо прясть пух. Это помогало не давать тревожным мыслям взять верх над разумом. Излишнее волнение в её возрасте противопоказано... а так и дело движется, и давление в норме. Для этой милой женщины Петр Федорович, названный так в честь внука кот, служил собеседником и другом. Ему доверялись все секреты и тайны. Он знал всё о своей хозяйке. О её прошлом, о текущих делах, а главное – он понимал, что для них, обитателей этой усадьбы, она – царь и бог. Без неё этот мирок, затерявшийся где-то в большой стране, не выживет. И поэтому он делал все, что только в силах, для счастья хозяйки. Вечер был обычным. Обсудили звонок внука из армии. Пятый раз обрадовались его присяге и плавно перешли к воспоминаниям прошедших лет. Всё как всегда, только какой-то посторонний звук не давал кошачьим ушам покоя, и всё бы нечего, но он приближался. Что это? Дождь? Нет. Плеск воды... и очень близко. Возле крыльца? Шум в сарае и собачий вой – ничто не могло ускользнуть от чутких кошачьих ушей, а потерявшие страх мыши, выползшие из подпола, стали поводом бить тревогу. Кот подбежал к двери, начал орать, царапать дверь, пытаясь привлечь хозяйку. Но Марфа Андреевна не обращала внимания и, словно в забытьи, продолжала вязать и рассказывать о жизни. Любимцу пришлось пойти на крайние меры. Петр Федорович вскочил на подлокотник кресла и укусил хозяйку за мизинец на правой руке. Эффект неожиданности дал результат, и кота заметили. – Ах так? Иди вон, раз надумал! – С этими словами старушка распахнула входную дверь. Картина, которая предстала перед ними, заставила оцепенеть. Всё вокруг, куда только дотягивался взгляд, было затоплено водой, а на козьей полянке красовалась лунная дорожка.
Марфа была молодой девушкой, когда «Большая вода» последний раз приходила в эти места. Именно после этого события здешние люди стали делать лари под продукты на чердаках. После строительства Бурейской ГЭС подтопление этих мест прекратилось. Тогда, в тысяча девятьсот семьдесят втором году, вода затопила всю деревню по самые окна... что будет сейчас – только одному богу известно!
Времени мало, вода быстро прибывала. Единственное спасение – чердак и крыша, медлить нельзя. Самым простым было перенести кур. В темноте они слепы, а потому посадить их в мешок не составило труда. Каждый раз, поднимаясь по лестнице, бабуля с умилением вспомнила упрямого внука, который, несмотря на её отговоры, всё же укрепил лестницу на чердак и сделал поручень. Козы по воде идти не хотели, шарахались в разные стороны, отбирая много сил у пожилой женщины. Когда ей, наконец, удалось их завести в дом, вода уже была по щиколотку. В жизни эти животные способны забраться на любую высоту без посторонней помощи. Так, некоторое время назад, в райцентре, коза с козлятами зашла в открытую дверь, оставленную для проветривания в больничном комплексе. Эта бестия, воспользовавшись обеденным перерывом, беспрепятственно поднялась по лестнице на третий этаж, откуда попала в автоклавную, вышла на карниз в открытое окно со всем семейством – чем и заслужила внимание СМИ. Но сейчас дело другое. Силой поднять пожилой женщине взрослое животное нереально, а добровольно перепуганные козы идти по лестнице не хотели. Марфа Андреевна пошла на хитрость. Козёл Каприз обожал жареные семечки и всё готов был за них отдать. Приманив его, хозяйка стала медленно подниматься по ступенькам. Трюк увенчался успехом. Черный красавец с большими раскидистыми рогами и окладистой бородой был благополучно привязан на чердаке за балку. С козой Малышкой это не сработало, кормилица не поддавалась уговорам, и все уловки против неё были бесполезны. Уставшая и обессилевшая хозяйка, смирившись, махнула рукой на глупое животное. На улице ещё оставался её верный страж. Шарик был на цепи, и спастись без её помощи не мог. Расстегнув ошейник, она дала ему свободу выбора. Пес был стар, но неглуп. Ощутив свободу, сразу бросился в дом, забавно прыгая по воде. Достигнув цели, он стал лаять и хватать зубами непослушную козу то за одну, то за другую ногу, тесня её к лестнице. Видимо, он был пастушьей собакой, но всё когда-нибудь заканчивается. Марфа нашла его на лугу полуживого, истекающего кровью... и выходила. Шрамы от волчих зубов на брюхе – единственное напоминание о том времени. Хозяйка о прошлом собаки даже не догадывалась. Упрямая коза в итоге сдалась и заскочила по лестнице на чердак. – Молодец Шарик, а теперь сам. – похвалила хозяйка пса и от радости, что всё получилось, у неё навернулись слёзы. – Ну вот, все в сборе. Теперь документы, плитку, самовар. Дрова из-за печки не забыть бы со спичками. Нож, теплые вещи и одеяло. Кто знает, надолго ли это? – бабушка говорила сама с собой, пытаясь успокоиться и восстановить сбившееся дыхание. Война с козой давала о себе знать, да и поднимать вещи на чердак было не так легко, не семнадцать же... – Но вот вроде и всё, Петр Федорович, переехали, – устраиваясь поудобней, заметила хозяйка. Все будто понимали сложность данной ситуации и поэтому вели себя тихо и достойно, даже Шарик делал вид, будто не замечает кота. По иронии судьбы только на чердаке, когда сердце кольнуло так, что Марфа Андреевна еле смогла выдохнуть, она вспомнила про таблетки. Лекарства остались внизу, в серванте. – Вот же едрёно коромысло! Но без них никак... опять лестница, – посетовала женщина и начала спускаться вниз, в комнату. С трудом дыша, отдыхая на каждой ступеньке, она спустилась. Кот увязался за ней, но в воду не спешил, остался сидеть на ступеньках. Вода в доме уже поднялась до колен. Резиновые сапоги быстро заполнились ледяной жидкостью, которая сковывала движения, идти было тяжело. Марфа понимала, что чем дольше она находится в воде, тем больше вероятность судорог, поэтому спешила, как только могла. Добрести до серванта удалось быстро. Вот и заветная коробка: в ней кроме лекарств лежали и все её ценности, вернее то, что имело для неё большое значение. Не раздумывая, она взяла всю коробку и двинулась обратно к лестнице. Возле стола ноги стали ватными, и она, чтобы не упасть, плюхнулась на стул, практически бросив ношу на стол. В глазах всё поплыло, тело обмякло.
Когда Петр Федорович увидел как хозяйка зачем-то села на стул, а затем уронила голову на стол, он забеспокоился. Было видно – с ней что-то не так. Но как помочь, ведь он всего лишь маленький полулысый кот? Почему-то вспомнился тот день, безвыходное положение, одиночество и ужас, темница и освобождение из неё. Нужно было принять решение. И тут маленькой кошачьей головке всё сошлось. Он должен быть рядом. Преодолев страх воды, кот разогнался и прыгнул. Когти, вонзившиеся в спину хозяйке, вызвали ответную реакцию. Шок, адреналин – и она очнулась. Конечно, никаких познаний в медицине у кота не было, было только желание быть рядом с тем, кого любит и кому доверяет. Марфа не сразу поняла, что происходит и где находится. Кот же лизал шершавым язычком её нос, ободряюще мяукал и звал куда-то. Кошачий крик всполошил и всех наверху: каждый как мог, выражал поддержку. Шум питомцев и холодная вода под ногами вернула женщину в реальность. – Петр Фёдорович, успокойся, ну куда я без вас?! Сейчас вот приму, и всё наладится. – полушёпотом сказала хозяйка. Она дрожащими руками нашла нужные таблетки в коробке и проглотила их. Посадив кота на плечо, как пиратского попугая и взяв коробку, бабушка медленно побрела по воде к лестнице. Когда ей удалось подняться на чердак, все животные сразу же смолкли и успокоились. Наверху женщина переоделась и разожгла самовар. Пёс и кот согревали её. Пётр Федорович лёг на ноги, а Шарик пристроился возле спины. Все обитатели чердака были уверены, что теперь им ничего не грозит. Они вместе, а значит, всё не так страшно. Тусклый свет керосинки освещал их прибежище. Пробки были выкручены, «дабы чего не случилось». Луна, пытаясь соперничать с лампой, заглядывала в приоткрытую дверь чердака. Бабуля разбирала свои сокровища в коробке: грамоты, медали, альбом с фотографиями... Нет, она не жалела ни о чём. Прожив долгую нелёгкую жизнь, Марфа наоборот считала, что каждый находится на своём месте. Всему свой черёд. И уж если тебе дан этот путь, то ты должен пройти его до конца с поднятой головой и чистой совестью. И даже эта вода – не просто разгул стихии, а напоминание людям о том, что они лишь песчинки в большом мироздании.
Эпилог. Большая вода поднимется выше окон, но до прибежища не доберётся. Когда спасатели обнаружат бабушку и её питомцев, она откажется от эвакуации и проведет целую неделю на крыше. Внук Пётр в это время будет защищать от наводнения жителей Комсомольска-на-Амуре.
Сообщение отредактировал RaiNocta - 2 октября 2021 17:47
--------------------
Прислушайтесь к голосу своего разума... Слышите? Слышите, какую хрень он несет?
Белая равнина, только снег и холод. Но в душе спокойно – радость и тепло. Мысленно построю здесь я целый город, Отблеском фантазий станет полотно. Улицы прямые – как лучи снежинки. В центре гордый образ – Госпожа Зима. Будто бы бриллианты, здесь мерцают льдинки, Покрывают всюду деревья и дома.
Ели величавы, площадь украшают. И на всех особый, колдовской наряд. Каждую вершину по звезде венчает. Снежные одежды – словно на парад.
Меж деревьев звери стайкой пробегают, Своим бодрым видом радуя пейзаж. Фонари огнями взгляды привлекают, Раздувая общий праздничный кураж.
Я же пью какао в кресле у камина. Рядом в снежном шаре городок мой спит. Новый год у двери. Оживёт картина! Он, для тех кто верит, чудеса творит!
Sorrowful Angel
***
К чему страдать о том, над чем не властны? Вовек нам правды мира не исправить. А, если мы от этого несчастны,
Не лучше ли уйти и всё оставить? И пусть толпа, которой кто-то правит, Взвивая знамя, смерти ждёт под прессом - Им не рука прогресса в спину давит, Толпа сама увлечена процессом.
Жалеть кого угодно смысла нету. Что жалость им твоя? Пустые звуки. А те, кто ей мечтал спасти планету, Давным-давно сдались и опустили руки.
И лучше б всем, кому спокойно не сидится, Среди течений, что создали люди, Собраться вместе и объединиться - И пусть их новый мир прекрасным будет.
RenBestis
***
Кто гонится за эфемерным счастьем, – Все псы... различны только масти. Пуская слюни, брызгая слюной, За благом гонятся они, не за мечтой! Рекламные щиты для них теперь – иконы, И у собак – собачьи же законы: Служи хозяину и гавкай на чужих, За сим получишь ты свою подачку, Отстроишь будку, купишь тачку, И будешь счастлив... что притих?..
А кто посмеет замереть в толпе, Осмыслить цели, плыть против теченья, Отбросив все животные стремленья, И полностью рассеявшись в борьбе с собой... замкнуться в тишине, Скрутить себя в бараний рог, Чтоб наизнанку вывернуть пороки, А искушенье выгнать за порог – Они всегда так жалки, одиноки – Покинувшие стаю... волки.
Чей интерес – искусство и науки, И для кого удел собачий – скука, Их очень мало... и они обречены утаивать амбиции свои. В то время как лощёные собаки Грызут безудержно обглоданную кость, Волк точит когти в полумраке – На том "пиру" он лишь незваный гость... На волчью жизнь не принимают ставок, И волк свободнее любой из этих шавок. Alex Morio
***
А что, если жить и не думать о счастье? Спокойно пить кофе и книги читать. На небо смотреть и о чем-то мечтать. Врачом, полицейским, пожарником стать... Добиться почета, признания, власти...
А что, если жить и не думать о счастье? Объехать полмира, увидеть людей. Жениться на ком-то, родить трех детей. Встречать каждый праздник в кругу всех друзей. Влюбиться, поддаться безумию страсти...
А что, если жить и не думать о счастье? А что, если жить и его не искать? В отсутствии счастья не выть, не страдать? Идти лишь вперед, перестать вечно ждать... А что, если жизнь изменить в одночасье?
Не думать, а делать - не это ли счастье? Не думать, а жить, улыбаться, блистать! Не думать, а просто добиться и стать! Не думать, не ждать. Убедиться и знать, Что это и есть то заветное счастье.
А что, если ЖИТЬ, а не думать о счастье?..
Ruofu
Сообщение отредактировал RaiNocta - 2 октября 2021 17:57
--------------------
Прислушайтесь к голосу своего разума... Слышите? Слышите, какую хрень он несет?
...- Это автопортрет художницы. Идём, я познакомлю вас. Вон она стоит, — Наталья потянула за руку. – А как по мне, то эта работа не вписывается в общую тематику, но автор настаивала на её выставлении. Да, кстати, я, когда список составляла, подумала, что при наборе ошиблась в названии. Уточнила, оказывается, нет. - А что за название у неё? Я даже не обратил внимание… - «Санька». Хотя, её зовут по-другому...
Часть 1. Мои двенадцать. Меня разглядывали большие серые глаза. Лицо, с которого они смотрели, было худым с редкими пятнышками – веснушками. Русые волосы заплетены в две торчащие в разные стороны косички. На подбородке небольшая ссадина. Тонкие пальцы девочки пытались заправить за ухо выбившуюся из косички прядь. - Что, никак не налюбуешься на такую красоту? – с ехидством спросила Вика, стукнув меня лбом о зеркало. – Никому ты не нужна! – нависла она надо мной. — Будешь сидеть тут до восемнадцати лет, мелочь тощая! Терпеть её не могу… Потёрла лоб, чтоб шишка не вскочила. - Сколько раз говорила, не занимать место возле зеркала! — толкнула она меня в сторону. – И нечего на меня так зыркать! Я опустила глаза и вышла из комнаты. Нет у меня сегодня настроения с ней ссориться, да и ссадина на подбородке ещё не зажила. Получу ещё одну — меня накажут, даже без еды могут оставить. Это того не стоит. Пойду в библиотеку, туда она точно не сунется, а я хоть спокойно до обеда посижу.
Здесь, как всегда, тихо и пахнет пылью. Библиотекарша перебирает книги: заклеивает порванные и тихонечко ругается себе под нос. - Ты опять прячешься от девчонок? – поправила она свои очки. – Что на этот раз вы не поделили? - Ничего. Сегодня погода плохая, и у Вики плохое настроение. Можно я тут тихонечко посижу? Я не буду вам мешать… Библиотекарша не ответила, но и не выгнала. Кроме меня, сюда почти никто не ходил. Наплыв учеников был только тогда, когда на уроке задавали прочитать новое произведение. Прислонилась носом к стеклу, дохнула. На запотевшем пятне нарисовала солнце. Сквозь него была видна полосатая труба котельной. Она, словно дракон, выдыхала в серое небо дым. Оттуда падал не совсем белый снег. Проходящие под окнами люди превращали его в холодную, грязную мешанину. Библиотекарша положила передо мной книжку. - Что сидеть зазря? Вот, хоть почитай, девочкам нравятся такие сказки. Я оторвалась от наблюдения за прохожими и посмотрела на книгу. В груди все сжалось… Стало трудно дышать… Точно такая была у нас дома, и мама часто читала её мне…
Часть 2. Взгляд в прошлое. До событий того злополучного дня я никогда не задумывалась, какие милые ямочки появлялись на щеках мамы, начинай она смеяться. Как вкусно пахло из кухни, когда она колдовала над плитой, и насколько сильно я любила заворачиваться вместе с ней в мягкий плед и читать книжки. Ну и, конечно, я совсем не обращала внимания, как кололась щетина папы, когда он целовал меня перед сном. Какие у него сильные руки, что могли без труда открывать все непобеждённые мной консервы. Он был самым храбрым, особенно когда приносил ночью воду, не зажигая света. И только лишившись всего, начала понимать ценность этих волшебных моментов. Спустя годы я благодарна памяти, что раз за разом восстанавливает заветные воспоминания, причиняя боль и напоминая о хрупкости окружающего нас мира. *** Мы всей семьёй возвращались из мебельного магазина. Я выросла из своей кровати, и мама сказала, что нужна новая. Нам очень понравилась двухъярусная, и мы с братом уже определились, кто на каком этаже будет спать. Саньке к тому моменту исполнилось четыре годика, и родители решили переселить его в мою комнату. Мы с братишкой были в предвкушении события, кровать обещали доставить домой на следующий день. Я помню, как смотрела в окно, и загорелся зелёный свет. Машина двинулась, а затем…громкий гудок, и скрежет тормозов… Меня швырнуло в сторону, а в грудь больно врезался ремень безопасности… Открыв глаза, я увидела синие стены больничной палаты. Позже мне скажут, что родители погибли, а у брата сломано ребро. Я не могу точно сказать, что чувствовала в тот момент… Скорее, не понимала происходящего и отказывалась верить словам врачей. Боль и страх пришли позже… Я не плакала, загнав все чувства глубоко в себя. Рядом был братишка. Боясь ещё больше напугать Саньку, я старалась казаться сильной и способной защитить его. Но внутри меня была буря: очень хотелось расплакаться и уткнуться в тёплые, спасительные объятья мамы. Жизнь так распорядилась: десятилетней девочке пришлось взять роль старшей в семье, или, вернее, в том, что от неё осталось. Бабушек и дедушек у нас не было, они умерли до нашего с Санькой появления. А о существовании других родственников я не знала. Да и меня не интересовал этот вопрос, пока мама и папа были рядом. Ну а теперь, даже нашедшиеся дальние родственники просто не захотели забирать двоих детей. Вот так мы и попали в детский дом номер сорок один.
Живя в семье, не понимаешь насколько ты счастливый человек. Детский дом, в который нас определили, был двухэтажным зданием. По внешнему виду трудно было определить, как давно его ремонтировали. Местами со стен отвалились куски побелки, и зияли дыры, открывающие кирпичное нутро здания. Коридоры же были покрыты выцветшей зелёной краской. На стенах были развешаны рисунки немногочисленных воспитанников и плетущиеся цветы, с трудом выживающие под слоем пыли. Потолки второго этажа украшал узор из жёлто-коричневатых разводов, не позволяя белому цвету выделяться на фоне остального «великолепия». Педагоги и дети словно специально были подобраны к этому зданию. Мрачные лица скрывали лицемерные маски с улыбками. Будто отрепетированными, участливыми голосами они поддерживали нас с братом. Спустя некоторые время я пойму, что в тот момент, попав в непривычную обстановку, всё окружающее меня показалось отвратительным и противоестественным. Привыкание давалось с трудом. Единственной причиной того, что я не сдавалась и не впадала в апатию, был мой братишка. Его воспитание и поддержка стало смыслом жизни. Поэтому я дала себе слово, что ради него перетерплю все испытание, какие бы ни выпали на мою долю.
Прошло около года, как я и Санька оказались в стенах детдома. Мы потихоньку стали привыкать к требованиям педагогов и негласным законам среди воспитанников. Я не скажу, что жизнь стала налаживаться, но мы выживали, поддерживая друг друга. Хотя, иногда, меня всё-таки выбивали из колеи разговоры Саньки о родителях: о том, как он скучает по ним и хочет вновь увидеть. Обычно после этого я уходила в туалет для девочек и долго не могла унять льющиеся слёзы. И пусть меня расстраивали воспоминания о маме и папе, ещё больше я боялась, что пройдёт время, и родные образы сотрутся из памяти брата. Поэтому я иногда сознательно начинала разговор о родителях. В один самый обыкновенный день учительница сказала, что директор вызывает меня к себе. Хотя я иногда посещала его из-за своей неуклюжести, а ещё чаще из-за нежелания находить общий язык с другими воспитанниками. Сегодня не произошло ничего, что могло привести меня туда. Когда я вошла, директриса вежливо попросила меня присесть напротив и даже предложила чай с зефиром. Её поведение сразу вызвало подозрение, так как обычно она разговаривала со мной строго. Зефир же давали в столовой только по большим праздникам, или когда приезжала очередная комиссия. - Деточка, — обратилась она приторным голосом, — у меня к тебе очень серьёзный разговор! Вы с братом живёте у нас не так долго, но ты девочка умная… — эти слова подтвердили опасения в её недобрых намерениях. В руках директриса теребила какую-то папку. - Не буду ходить вокруг да около, твоего брата хотят усыновить. - А меня? – заколотилось в груди сердце. - Только его… Он маленький и сможет адаптироваться в новой семье. Ты же взрослая и сама понимаешь, что очень немногие захотят удочерить подростка. А ещё меньше вероятность того, что кто-то возьмёт вас обоих. Поэтому я советую тебе не быть эгоисткой и подумать о судьбе брата. Семья, которая хочет его усыновить, порядочная и обеспеченная. Они дадут ему не только любовь и ласку, но и помогут устроиться в жизни. Как ты думаешь, что ждёт выпускников детского дома? Есть те, которые смогли добиться чего-то и нормально существуют. Но окружающий мир с трудом пускает в себя детдомовцев. Поэтому мало кого из выпускников ждёт счастливая жизнь. Поверь мне, я работаю здесь уже не один десяток лет. - Как же я?.. Останусь здесь совсем одна? – паника начинала нарастать, и слёзы потекли по щекам. Директриса вскочила со стула и ударила кулаком по столу с такой силой, что стоящие на его краю графин со стаканом подскочили и звякнули. - Одна? – закричала она. – Большая половина детей не пережила и половины твоего счастья, у них не было дома и любящей семьи! Как ты смеешь жаловаться и истерить! Послушай меня, девочка, — уже более спокойно сказала она. – Я хочу, чтоб ты поняла: у твоего брата появился шанс начать жизнь заново. Понимаю, тебе сейчас страшно. Но подумай, чего ты можешь лишить его, из-за желания удержать рядом с собой, – уже совсем успокоившись и сев на место, сказала директриса. – Сейчас можешь идти. Я встала и на ватных ногах поплелась к двери. - Постой! — окликнула она меня. Я повернулась. - Отпусти его… Дверь за мной закрылась. *** - Дорогая! Почему ты стоишь здесь совсем одна? – на плечо легла тёплая морщинистая рука. – Что это? У тебя на глазах слезы? Почему мне кажется, они не от радости?.. Снова вспоминаешь детство и своего братишку? - От тебя трудно скрыть, что у меня на сердце, мама Оля. - Ты сделала все, что могла. Незачем корить себя снова и снова. - Да, но мне кажется, что не во все двери я стучалась, не все инстанции обошла… - Кто ж знал, что старое здание детдома сгорит вместе с документами. Его давно нужно было снести! Ещё тогда я удивлялась, как государство позволяло жить в нём детям. Так что вытри слёзы! – протянула она мне вышитый носовой платок. — Ты долго ждала этого события! Идём, тебя все уже ждут! Я открыла дверь и шагнула в ярко освещённую залу, наполненную людьми…
Часть 3. Волшебница. В свои тринадцать лет я сделала вывод, что дни бывают нескольких видов: раздражающе-нудные, жутко-неудачные и абсолютно-бесполезные. Последний вариант мне предстояло пережить сегодня, а именно день открытых дверей. А значит, что придут люди, готовые взять в свою семью ребёнка. Мне же этот день не сулил ничего хорошего, кроме воспоминаний о том, что я потеряла. Библиотека сегодня закрыта, и некуда спрятаться от кучки взрослых, с интересом разглядывающих туда-сюда снующих детей. Поэтому я постаралась забиться в угол общей комнаты, куда согнали причесанных и опрятно одетых мальчиков и девочек. На столик я поставила стакан воды и коробочку акварельных красок. Их вместе с альбомом подарила мне библиотекарша на Новый год. Раньше, когда я ещё жила дома, казалось, рисовать – это скучно. У меня было множество красивых игрушек, постоянно что-то придумывающая мама и, конечно, компьютер. Сейчас же, кроме красок и выяснения отношений с Викой почти ничего не радовало. Рисование отвлекало от созерцания надоевших лиц. Однажды, Вика начала смеяться и вырывать мои рисунки. Что на меня тогда нашло, сама не понимаю... Я, словно дикий зверёк, вцепилась ей в волосы и даже укусила. Именно после этого события Вика сказала, что такую психованную опасно держать среди нормальных детей и попросила отправить меня в дурдом. Зато я наконец перестала её бояться. Теперь Вика даже близко не подходила к «психованной», особенно когда я рисовала. На уроках ИЗО учительница объясняла нам правила и показывала разные приёмы. Я очень хотела научиться всему. Но почему-то мне никогда не ставили пятёрок. Как объяснила учительница: мол, рисунки были слишком яркими и неестественными. Как бы я ни старалась, никак не получалось дотянуть до нужного уровня серости. И вот сегодня, в совершенно бесполезный день, я решила спрятаться от окружающего мира и погрузиться в разноцветный водоворот красок. Мне давно хотелось нарисовать лошадь. Я с самого детства любила этих красивых, статных животных и даже прочитала о них все книжки, которые были в библиотеке. Взяв в руки карандаш, приступила к рисунку. Самой трудной оказалась голова. Раз за разом мне приходилось стирать ложащиеся не так линии. В воображении я чётко представляла, как всё должно получиться: глаза, грива, ноздри. На деле же выходила какая-то абракадабра. Но ничего, повозившись ещё немного, мне всё-таки удалось нарисовать животное, хоть отдалённо напоминающее лошадь. Перейдя к раскрашиванию, выбрала, как сказала бы учительница, неестественный фиолетовый цвет. Тут я почувствовала, что за спиной кто-то стоит и наблюдает. Раздражение начало нарастать… О ужас! Я набрала слишком много воды и краски, лошадь, нарисованная с таким трудом, поплыла! Очень сильно захотелось повернуться и накричать на того, кто отвлёк меня от работы. Но я не успела… - Ой, какая жалость! Давай я помогу тебе! – услышала я женский голос. Дамочка выхватила кисточку из моей руки и вытерла о вышитый носовой платочек. Затем, в несколько секунд, поправила уплывающую лошадь. Она с теплотой посмотрела сквозь очки в золотистой оправе и спросила: - Можно я продолжу твой рисунок? Забыв от неожиданности о своём гневе, кивнула в ответ. То, что произошло дальше, ничем иным, как волшебством, я назвать не могу. Сделав ещё несколько мазков, она слегка подправила статность моей лошадки. Потом, макнула кисть в голубую краску, и по листу разлилось небо. Ещё взмах и лошадка уже не висела в воздухе, а паслась на зелёном лугу. - Как вы это делаете? Вы художница? – с удивлением и восторгом спросила я. - Не совсем… Я преподаю в художественной школе. А тебе, как я посмотрю, нравится рисовать? - Очень! Жаль вот только голова с руками не дружит… - А у вас здесь преподают рисование? - Да, но учительница по ИЗО занесла меня в список безнадёжных учеников. - Почему же? Лошадка вышла довольно неплохо. Правда, она по какой-то причине вся испачкалась в фиолетовой краске… - Именно поэтому учительница так недовольна. А мне не хочется, чтоб было как у всех… Поэтому мои рисунки никому не нравятся. - Можешь мне показать другие свои работы? Конечно, если хочешь услышать мнение профессионала, — присела на соседний стул она. Я протянула свой альбом. Некоторое время она листала его с задумчивым выражением лица. - Итак, готова? - Угу, — кивнула я. - Если учесть, что ты никогда специально не училась рисовать, то работы неплохие. В нашей школе тебя быстро подучат выражать свои мысли на бумаге. А насчёт цвета... Мне, наоборот, понравились. Они очень яркие, даже весёлые…Совсем непохожие на большинство рисунков, которые я видела в коридоре. Словно ты и не отсюда вовсе… Я почти уткнулась носом в стол, чтоб женщина не увидела предательские слезы, навернувшиеся на глазах. - Прости, если расстроила тебя! – склонилась она ко мне. - Ничего, все нормально… Знаете, может, именно из-за этого они такие получаются. Разноцветные краски напоминают то, что я потеряла... Но в то же время мне становится легче, и все плохое уходит... Чем ярче и необычней получаются рисунки, тем сильнее, как мне кажется, я становлюсь. Поэтому рисование не просто способ убить время, а возможность дожить до восемнадцати лет. - Почему именно до восемнадцати? - В этом возрасте смогу освободиться отсюда. - Ты уже сейчас знаешь, чем будешь заниматься после выпуска? - Я буду искать младшего брата. Его усыновили, и теперь он где-то там… Один... Без меня…— слезинка всё-таки выползла из правого глаза. — А насчёт художественной школы… Это невозможно! Нам запрещают выходить за территорию детского дома. Так что… Как бы мне этого ни хотелось… Я почувствовала, что на плечо легла тёплая рука. Женщина достала из кармана ещё один вышитый платочек и протянула его мне.
Часть 4. Выставка. Меня разглядывали большие серые глаза. Лицо, с которого они смотрели, было худым с редкими пятнышками – веснушками. Волосы заплетены в две торчащие в разные стороны косички. На подбородке небольшая ссадина. Тонкие пальцы девочки пытались заправить за ухо выбившуюся из косички прядь. - Дорогой, тебя так заинтересовала эта картина? – спросила Наталья, беря меня за руку. – Ты стоишь здесь уже двадцать минут. - Она так сильно выделяется на фоне других работ... Знаешь же, как я не люблю всех этих новомодных недохудожников. Поэтому так редко прихожу на выставки, которые ты устраиваешь. Но этот раз… Честно признаюсь: «Я удивлён»! Все картины, с одной стороны, очень реалистичны, а с другой, переполнены яркостью красок. Они, как аккумуляторы, генерируют позитивную энергию и затягивают в водоворот положительных эмоций. Такие себе антидепрессанты. - Ты весь вечер сегодня меня решил удивлять?! – воскликнула она. — Чтоб заслужить такие комментарии, работы должны были произвести на тебя немалое впечатление. Слушай, может, напишешь небольшую статью у себя в журнале про эти самые антидепрессанты? - Ага! Теперь все ясно! А я думаю, что это ты так настаивала на моём приходе?! Но, признаться, работы действительно интересные и необычные. Особенно эта! – кивнул я на чёрно-белый портрет. – Девчонка на нём, словно из другого, противоположного остальным работам измерения. В этом образе сконцентрировалась вся серость, печаль и безысходность окружающего мира. Сам не пойму, почему я так увяз в этой картине. Да, кстати, про статью я подумаю… - Это автопортрет художницы. Идём я познакомлю вас. Вон она стоит, — Наталья потянула за руку. – А как по мне, то эта работа не вписывается в общую тематику, но автор настаивала на её выставлении. Да, кстати, я, когда список составляла, подумала, что при наборе ошиблась в названии. Уточнила, оказывается, нет. - А что за название у неё? Я даже не обратил внимание… - «Санька». Хотя, её зовут по-другому. - Санька, — отозвалось эхом в голове. - Санька! — словно кто-то позвал меня ещё раз. Я обернулся. Встретился взглядом с чёрно-белыми глазами девчонки, смотрящей с картины. Меня словно током шарахнуло. Я понял, почему так долго не мог оторваться от неё. Эти глаза были такими знакомо-родными и давно потерянными. - Соня…— прошептал я. - Софья Сергеевна, позвольте представить моего жениха, — услышал я голос Натальи. – Он очень впечатлён вашими работами. И вот снова те же глаза… - …Санька…— срывающимся голосом произнёс я.
...Я, конечно, всерьез относился к его предостережению, но жгучее желание увидеть полотно завершенным, в конце концов, заставило меня впервые нанять художника... Все же, в творцах есть нечто особое, какая-то не свойственная обычным людям открытость миру, ведь не даром их разум оказался менее всего защищен от чар “Горизонта”...
История творится великими людьми – это общеизвестно, но никогда не забывайте, кто проносит сквозь века доказательства их величия. Время неумолимо, вещи теряют первозданный вид и красоту. Чтобы этого не произошло, приготовив реставрационные приборы и необходимое оборудование, я вдыхаю в картину новую жизнь…
За работой я не заметил, как вечер сменился глубокой ночью. Отложив инструменты, иду в уборную. Быстро умывшись, раздеваюсь и ложусь спать. В последнее время часто занимаюсь дома, в мастерской - работать в уединении куда приятнее. Это, конечно, не поощряется руководством, более того, обычно строго-настрого запрещено, но мой авторитет в реставрационном совете позволяет рассчитывать на некоторые поблажки...
Я просыпаюсь от того, что начинаю задыхаться. Когда происходит закупорка воздушных путей, тело экстренно реагирует на это; я широко раскрываю глаза, мычу что-то невнятное, руками пытаюсь стащить с себя нечто, что не дает дышать. Ноги, словно отдельно от меня, бьются в истерическом припадке. Во мраке комнаты вижу нависшую тень, что вдавила меня в кровать:
- Заткнись, если хочешь жить! – командует она мне.
Послушно расслабляюсь, хоть так и не отвожу вцепившиеся в обидчика руки. Меня скидывают с кровати, больно ударяют носком ботинка в живот. Бьют жестоко, долго и со вкусом. Снизу доносится шум, - значит, налетчика как минимум два. Меня скручивают и гонят на первый этаж. Любую попытку что-то сказать резко обрывают ударом в живот. Так, выкашливая воздух, я предстаю перед еще двумя бандитами. Один из них тучный и неуклюжий, остальные покрепче. Лиц не разобрать, их скрывают самодельные маски. Они знают, чей дом грабят, так как первый же вопрос задается о моей мастерской. Отмалчиваться или играть в героя желания не возникло, возможно, из-за последовавшего удара рукоятью пистолета…
Пальцы быстро набирали нужный код, дверь в мастерскую открылась.
Я прижат к углу, смотрю то на дуло пистолета, то на раритетные картины, которые воры аккуратно скручивают и укладывают в переносные ящички. Совсем не странно, что их выбор, по большей части, пал на будущие лоты. Сложно назвать это совпадением... Если скажу, что узнал их, то моя жизнь может оборваться прямо здесь и сейчас.
Держащий меня на мушке произносит:
- Что с ним вообще делать?
- Убей, если тебе станет от этого лучше… Ради бога, помоги мне дотащить коробки, он все равно и шага не шагнет! Мы хорошо его огрели.
Тучный мужчина смотрит на мою окровавленную физиономию:
- Я обрезал провода, полицию ты не вызовешь. Но пока мы здесь - ты должен сидеть и помалкивать, понял? Иначе мой друг спустит курок. Черт, вы скоро?
- Заткнись, я работаю, - огрызается мужчина, перебирающий картины, - хм… а это еще что? – Он сбрасывает измазанную краской простыню, прикрывающую стоящий в углу мольберт. – О, не может быть! Кажется, сегодня наш день.
- Тащи ее к остальным, и проваливаем. – Бурчит вор у двери.
- Это, чтоб тебя, картина самого Бонне! Смотри, тут его подпись. Да все эти подделки не стоят сотой доли того, что сейчас перед нами – это же… Она не закончена? - Мужчина с болезненной озабоченностью коснулся белого пятна в углу холста. - Никогда не слышал об этой работе! Она… так прекрасна…
Грабитель сел возле картины, разглядывая запечатленный странный пейзаж в алых тонах, чем только разозлил своих помощников. Тот, что нацелил на меня пистолет, направился к застывшему у мольберта другу:
- Дома налюбуешься! Давай сюда, торопись. – Он протягивает руку к картине, но отступает, видя направленный на него пистолет…
Тучный мужчина у двери - Люциус, неудачный завсегдатай аукционов. Он даже слова произнести не успел - так и пялился на тело брата, которому вышибли мозги. Второй выстрел предназначался ему. Огромное тело оседает на пол, оставляя за собой кровавую дорожку на стене. Стрелявший приходится любовником Джерри, брату Люциуса. Его зовут Герберт… Парень успел промелькнуть в светских хрониках, как очередное молодое дарование, но быстро исчерпал свой талант, скатившись в тупое подражание и пошлый андерграунд. Проиграв очередные торги, отчаянные коллекционеры, судя по всему, вызнали, через кого аукциону достаются картины. Обокрасть отказывающий в продаже шедевров искусства музей они не смели, другое дело - одинокого реставратора, берущего работу на дом…
Я, не взирая на мучительную боль в груди, ухватился за стул и приподнялся. Герберт даже не взглянул в мою сторону – все внимание мужчины было направлено на холст. Он уже был в плену “Горизонта”. Пожалуй, опрокинь я мольберт, наваждение бы оставило беднягу, да вот сил пересечь комнату, уже нет. Как, впрочем, и желания – пистолет в руках мужчины отбивает всякую охоту привлекать внимание.
- Я бы смог закончить её. – Твердым голосом произносит Герберт…
***
Бонне был особенным. Не просто художником, а живой призмой, что пропускала сквозь себя реальность, отражая на холсте самую суть окружающих нас вещей. Каждый его портрет и пейзаж, да что там, любой набросок на полях ежедневника содержали в себе аккуратно изъятую и бережно сохраненную частичку вселенной. Его картины не просто полны любви к миру, они были попыткой спасти его завораживающую красоту от неизбежного увядания. Но порой… Есть среди работ Стефана особенные, не похожие ни на что, известное нам. Словно в поисках вдохновения он случайно заглянул за занавес привычного мира, и увидел там нечто, неподвластное умам смертных. Дикие, безумные, отталкивающие своей чужеродностью творения, от одного взгляда на которые создается ощущение дискомфорта и болезненного осознания собственной ничтожности. Таких работ было создано мало, и они редко становились достоянием общественности...
И одна из них хранится в моем подвале.
***
“Я бы смог закончить её”. Сколько раз я слышал эти слова? Пожалуй, счет шел на десятки. Но ни разу – при таких обстоятельствах. Обычно я сам приглашал неизвестных начинающих художников без гроша в кармане. А сегодня художник пришел без приглашения…
Двигаясь автоматически, словно лунатик, Герберт подходит к трупу сообщника и выхватывает у того нож. Глаз от картины он при этом не отрывает.
- Я мог бы ее закончить, мне бы только немного красок. Подходящих красок… - бормочет он, вновь возвращаясь к холсту. Все так же неспешно, с блуждающей по губам задумчивой полуулыбкой, он закатывает рукав плаща, затем рубашки, и медленно, со вселяющим ужас спокойствием, начинает полосовать себе вены на запястье.
Я поморщился – не в первый раз наблюдаю подобную картину, а чувство отвращения все не проходит. Омерзительным, противоестественным мне кажется то равнодушие, с которым Герберт обмакивает пальцы в собственную кровь, и принимается бережно наносить штрихи на белые пятна “Алого Горизонта”. Обычно сил художников хватало на тридцать минут, но на этот раз, возможно из-за сотрясения, мне кажется, что прошло чуть менее вечности, прежде чем Герберт теряет сознание. Я позволяю себе легкую улыбку. Картина… мир, что за ней скрывается, мир, в который заглянул Бонне, и который попытался отразить на холсте, получил свое.
Используя стул, как опору, я приближаюсь к мольберту. На тело Герберта стараюсь не глядеть – знаю, что бедолага уже умер. И не от потери крови, скорее всего, инфаркт, или что-то наподобие. Так обычно бывало со всеми художниками, что брались за “Горизонт”. Поначалу я даже пытался спасти некоторых, пока не смирился со страшной ценой своей работы. Любой договор накладывает ответственность на обе стороны, и наш с ней – не исключение.
***
- Она же не закончена! – в недоумении всплеснул я руками.
- Так и должно быть… - улыбнулся Стефан, потирая запястья. – Она не будет закончена.
Я озадачено оглядел каменистую красную пустошь, кривые клыки острых скал и чужое распухшее солнце, зависшее над горизонтом. Картина вызывала трепет и... почти болезненное чувство незавершенности.
- Не знаю почему, но я боюсь. Мне кажется, что стоит нанести эти последние штрихи, и случится что-то плохое... Со мной, а может и не только.
- Так… почему ты мне ее показываешь?
- Не могу уничтожить ее сам. – Художник бессильно развел руками. Я успел заметить пятна алой краски на лацканах, будто он закончил рисовать пару минут назад. Впрочем, возможно, так оно и было.
- Любое произведение – это частичка творца. Это… Может и не лучшая моя частичка, но руки у меня не поднимаются. Я хочу, чтобы ты сжег ее, порвал, уничтожил.
- Стефан, я не могу…
- Можешь. Если дорожишь нашей дружбой, пожалуйста... Только, дождись, когда я уйду. Не хочу видеть, как… Ты понимаешь.
***
Он наверняка знал, что я не осмелюсь. Но он и сам не осмелился. Так что я не считаю, что предал нашу дружбу. Вскоре он умер. Умер прямо в процессе создания своего последнего шедевра. Та история наделала шума, вы наверняка читали в газетах… Я, конечно, всерьез относился к его предостережению, но жгучее желание увидеть полотно завершенным, в конце концов, заставило меня впервые нанять художника... Все же, в творцах есть нечто особое, какая-то не свойственная обычным людям открытость миру, ведь не даром их разум оказался менее всего защищен от чар “Горизонта”. Они все говорили, что нужна подходящая краска. И всегда она оказывалась под рукой. И острые реставрационные скальпели тоже…
Я гляжу на холст – свежие багряные разводы, нанесенные дрожащими пальцами, сложились в уже до боли знакомые магические узоры древних заклинаний. Пляшущие кривые руны, страшный смысл которых не предназначен для человеческого разума, в который раз запечатлели на холсте слова, которые никогда не произносились. Знал ли Бонне, что он создал на самом деле? Знал ли, что своим даром может не только сохранять частички нашей реальности, но и открывать врата в чужие? Думаю, знал и боялся. Может, этот дар и послужил причиной его загадочной смерти… Сколько лет прошло с тех пор? Сколько я держу ее у себя? Семьдесят? Восемьдесят? Не помню. Да и какая разница? Главное, что хозяин алой пустоши сыт; багровое солнце, вписанное в кровавый круг, налилось новой силой и поднялось над горизонтом. Я касаюсь рисунка и ощущаю, как раны мои затягиваются, а тело наполняется силой. Это плата, которую я взимаю за свою работу, часть нашего договора. Ведь кому-то нужно стереть слова заклинаний, чтобы новый художник смог их повторить.
Я беру инструменты – начинается работа реставратора.
...Перед ним и правда костёр – самое, что ни на есть, истинное пламя! Но у него уже есть хозяева; они расселись на подстилках и, не отрываясь, смотрят на незваного гостя. Двое мужчин и женщина. Одежды – рваньё да тряпки, лица немытые, на руках печати тяжёлого труда. У говорящего, кажется, выбиты зубы... три или четыре – во мраке толком не разглядеть. Но не это сейчас важно... Поделятся ли они теплом? Разрешат остаться или погонят прочь?...
Впереди – мрак, позади – тьма. Каждый шаг отдаляет от гнетущего холода в мир, где нет тепла. Он устал, измучен и сбит с толку. Невысокие серые домики провожают путника пустыми глазницами. Единственный источник света – старый фонарь с чёрной восковой свечкой. Все двери заперты изнутри, ломиться в них бессмысленно, кричать и звать на помощь – тоже. Он пробовал... много раз. Останавливаться нельзя: дыхание перехватывает, стынет кровь, мороз сковывает движения… в итоге, чтобы сдвинуться с места, приходится прилагать больше усилий. Впереди – мрак, позади – тьма. Подошва изношенных туфлей стёрта, ступни едва не касаются стылой дороги. Она серой лентой тянется в неведомую даль, и всё, что удаётся рассмотреть на бесконечной безлюдной улице – однотипные домики, на которых пляшет, отражаясь, его собственный силуэт. Впереди – мрак, позади – тьма. Его тошнит, но блевать нечем. В такие моменты путник понимает, как жутко ему хочется есть – до слёз. Он почти забыл вкус еды, почти не помнит, как согревает хорошее вино и добрая закуска. Тело сводит судорогой, густые противные слюни заполняют пересохший рот. Он неуклюже сплёвывает их на землю. Кровью. Распутье. Угловой дом, похожий на клин от топора, упавший с неба, делит улицу надвое. Слева – очередная ветвь пустынного лабиринта, справа – дорога упирается в сквер. Деревья едва различимы, и отсюда больше походят на застывшие скульптуры из мрамора. Чёрного мрамора. Холод гонит сломленного раба, как ушлый пастух подгоняет скот... Вдалеке справа мелькает огонёк. Поначалу путник не верит – что ни говори, а место странное – от голода может привидеться что угодно... но нет! Это огонь! А значит – тепло! Долго выбирать не приходится. Уставшие мускулы наливаются силой, он решительно стирает с губ засохшую кровь рукавом старого сюртука. – К свету! Гулкое эхо подхватывает и уносит вдаль эти бессмысленные слова. Путник устремлён к цели. Он ускоряется. Один, два, три... нужно просто идти... восемнадцать... семьдесят восемь... Почему так страшно? Ещё шагов десять... но закравшийся в думы ужас парализует... а вдруг за деревом притаилась опасность? Он тяжело дышит, фонарь дрожит, испуская пульсирующий красный свет... но что бы там ни было – возвращаться нельзя. Обходить себе дороже. И пусть он боится, испугалась и ледяная стужа позади него. Холод отстал, удары морозной плети ослабли! А раз так, стоит попытать счастья. Ещё несколько шагов... – О, кого я вижу! Перед ним и правда костёр – самое, что ни на есть, истинное пламя! Но у него уже есть хозяева; они расселись на подстилках и, не отрываясь, смотрят на незваного гостя. Двое мужчин и женщина. Одежды – рваньё да тряпки, лица немытые, на руках печати тяжёлого труда. У говорящего, кажется, выбиты зубы... три или четыре – во мраке толком не разглядеть. Но не это сейчас важно... Поделятся ли они теплом? Разрешат остаться или погонят прочь? Вот в чём вопрос... – Присаживайся, чего встал, как вкопанный! – говорит беззубый и жестом указывает напротив: – Вон для тебя и местечко есть. Путник кивает и осторожно располагается подле старого пня. – Спасибо. – Как тебя звать-то? – спрашивает второй, немного младше и светлее первого. Хороший вопрос, сказать по правде. – Не помню, – искренне отвечает путник. – Значит, не помнишь... – Ну, чего пристал? – беззубый морщится. – Не видишь, человек весь измотан и наверняка голоден... Вин, поделись нашими скромными запасами – пусть согреется, авось разум его прояснится... Меня, кстати, зовут Конт, а этого молодого человека – Реми... Думаю, тебе тоже стоит придумать имя… ты не против? – Нет. Он не против чего угодно, лишь бы посидеть немного возле костра, только бы вкусить какой-нибудь пищи... Путник ставит фонарь рядом на землю, тянется за куском хлеба и кружкой. Его пальцы случайно задевают руку Вин, и он чувствует, как по телу проходит волна пламени. Прошибает пот. – Как насчёт Джека? Джек – весьма распространённое имя, а? Моего отца так зовут... что скажешь? – Я шоглащен... – рот набит, новоиспечённый Джек с удовольствием пережёвывает пищу и “шоглащен” на всё. Ведь несколько мгновений назад он думал, что умрёт от холода... а сейчас отдыхает возле костра. Дать беднякам повод позабавиться – меньшее, что он может предложить взамен. Смех Конта звучит раскатистым басом. – Джек! Ну как, нравится трапеза? – Очень. – Вин сама испекла хлеб, а вино – дело рук Реми. Он славный малый, хоть и грубоват... сам-то ты чем занимаешься? – Всё, что я делал в последнее время – шёл по безлюдным улицам этого проклятого города! Чёртов лабиринт меня совсем доконал! Вдобавок жуткий холод... – путник невольно вздрагивает. – Сказать честно, заприметив костёр, я глазам своим не поверил. – Значит, с памятью у тебя совсем плохо, да Джек? – улыбается Реми. – А что планируешь? – спрашивает Конт. – Не знаю, – пожимает плечами путник, – я надеялся воспользоваться вашей милостью, просить показать дорогу... Куда? Куда ему идти?! При одной мысли, что вновь придётся бродить по безмолвным улицам, выворачивает наизнанку. Он еле сдерживается, хватаясь за живот. – С тобой всё в порядке? – женщина протягивает кружку. – Ещё вина? – Хватит с него! – говорит Конт, он мягко перехватывает её руку и пьёт до дна, затем отстраняется. – У паренька, видимо, желудок с кулак, не ел, поди, целую вечность... Дай ему немного расслабиться, а то угощение не впрок пойдёт. Вин убирает пустую кружку и смотрит на огонь. – Ну, Джек, расскажешь нам что-нибудь? Отплатишь за гостеприимство? – О чём вы, господин Конт? – щурится путник. – Хоть я одет как франт, за мной не водится ни единого грошика. Я с трудом помню, как должны выглядеть деньги, и даже будь у меня набиты карманы – всё бы выкинул по дороге сюда, чтобы облегчить ношу. Мне нечем вам заплатить... – Ты не понял, – перебивает Реми, – мы не требуем ничего, кроме хорошего сказа. Мы знаем друг друга лучше, чем ты можешь себе представить, но поговорить нам особо не с кем. Ты забрёл сюда, и мы хотим услышать твою историю. Хоть правдивую, хоть выдуманную. – Мы позволили тебе согреться возле костра, – важно произносит Вин, – позволь же и нам погреть свои ушки. – Но... я ничего не помню! Я же говорю вам! Господин Конт, Реми, Вин... не сочтите за дерзость, но я так устал, что даже языком ворочаю едва ли. Разрешите мне немного отдохнуть, и если я ничегошеньки не вспомню, то сам уйду... как вам идея? – Браво, Джек! Ты просто мастер чесать языком! – Конт заметно веселеет. – Что ж, я в предвкушении... а пока давай так... побудешь слушателем! Что скажешь, Вин? Поделимся с нашим гостем пищей духовной, а? – С удовольствием, – отвечает женщина, – вот только топлива в костёр подброшу... Вин вынимает из-за пазухи толстую папку, доверху набитую старыми бумагами и фотографиями. – Что это? – интересуется Джек. – Всего лишь мусор... – Вин достаёт потёртый лист с красными каракулями и бросает в огонь. Как ни странно, пламя медленно облизывает его, заставляет тускнеть, а не поглощает в один присест. – Пока оно горит, – поясняет шёпотом Реми, – Вин будет рассказывать... она всегда начинает первой. Так сказать, это её привилегия. – Дело было давно... Глаза у путника слипаются. Как ни старается, он не может бороться с наваждением. Погружаясь в сон, он слушает слова Вин, которые алыми огоньками рисуют в воображении диковинные картинки.
Англия. Лондон. Этот город он узнал бы из миллиона. Дикое нагромождение контрастов: трущобы и особняки, кареты и оборванцы, заморские пташки и чёрное вороньё... ах, это удивительное место! Здесь время летит быстрее, а голова кружится от возможностей и перспектив! Никаких тебе ограничений – купить можно всё! Если имеешь кошель, набитый викторианскими портретами – любой пёс будет лобзать тебе ноги. Такие правила ему по нутру. Едва закончив учёбу в Сент-Эндрюсском университете, юноша рванул сюда, где ключом бьёт настоящая жизнь. Его титул и наследие, образование и молодость сулят ему прекрасное будущее. Все козыри на руках! Флэш-роял, дамы и господа! Джек прибыл в город, и Лондон падёт к его ногам! Почти сразу у него появляются друзья и поклонники. Балы, танцы, бессонные ночи, шёпот и улыбки прелестных особ – всё так заманчиво и красиво! Джек понимает, что выгодный брак – это фактически трамплин к должности при дворе королевы. Но есть проблема. Светский мир искушённее, чем ведьмы на шабаше, лишь глупцы обманываются его фальшивым изяществом и благородством. Юный дворянин неопытен в любовных играх, а ведь главная задача сейчас – пустить верные слухи. Порой они бывают дороже золота и острее клинка. Нельзя допустить, чтобы это оружие обратилось против Джека. И естественно, нельзя упускать шанс исправить сие положение. Опытные куртизанки, чьи губы и языки продаются нынче дешевле некуда, к его услугам! Однако ехать нужно на окраину – подальше от любопытных глаз и чрезмерного внимания. Недели должно хватить. Карету Джек остановил на Лантерн Роуд, дальше решил идти пешком. Кучер не стал задавать излишних вопросов (эти парни знают своё место), и дворянин отправился на поиски приключений... Искать, право, пришлось не так уж и долго – стоило молодому франту сделать пару шагов по мостовой – к нему, как мотыльки на свет, слетелись все местные попрошайки. Солнце ещё не село, и можно было вдоволь налюбоваться их уродливыми гримасами и немытыми рожами. Уставшему от напомаженных париков и приторных духов Джеку эти простые формы казались даже симпатичными. Но скорее всё-таки забавляли. – Здесь можно поразвлечься как следует? – живо поинтересовался он. Знай тогда, во что обойдётся ему подобный вопрос, юноша, не раздумывая, бежал бы прочь. Но будущее, увы, всегда надёжно скрыто за горизонтом. – Идёмте, молодой господин, – чья-то рука беспардонно цапнула дворянское запястье и потащила Джека сквозь толпу. Незначительное событие, возымевшее серьёзные последствия. Ночь с той развратной дамой стоила ему всего: карьеры, друзей, грёз. Он больше не мог и мечтать о том, чтобы подняться выше. Болезнь проявилась практически сразу. Сначала ужасная вонь изо рта. Чем он только не пытался её вывести – всё без толку! Затем боль... тяжёлым грузом она сдавливала желудок, сжимала мочевой пузырь и обрушивалась внезапно, словно лавина на заблудшего пилигрима. Он просыпался по ночам в холодном поту и дожидался рассвета, запершись в отхожем месте. Джек выл от боли. Слугам приказал держаться подальше, к коллегам идти боялся – до последнего отчаянно желал сохранить остатки имени и гордости. Выходом стал опиум – модная и весьма надёжная шутка. Надёжнее, чем мечты о прекрасном будущем, продажные друзья и грязные шлюхи! На почвах агонии и мучений зрел дьявольский план. Джек мечтал, чтобы его запомнили… и они запомнят! Герострату для этого пришлось сжечь храм, он же совместит приятное с полезным. И, в отличие от старины-поджигателя, Джека ни за что не поймают! Лабиринты улиц превратились в угодья жестокого хищника. Жертвы уже намечены, бритва давно наточена. Много времени ушло на подготовку. Иногда получалось так себе, но что хорошо – всем было плевать. Не смотря на это, Джек оставался осторожен и даже не принимал опиум, когда брался за дело. Он долго оттачивал мастерство, прежде чем взойти на первую ступеньку вящей славы... Лезвие его было острее любого когтя. Раз-два, раз-два! Слева направо! Слева направо! Что за чудесное выражение лица! Нет, так не пойдёт, для шлюхи слишком изыскано… В утробе её ничто не взойдёт, Я бритвой, я бритвой вспорю ей живот! Невольно вырвался приглушённый смешок. Какая поэзия! Какая красота! Жаль, что пора уходить, нет времени полюбоваться как следует... надо бы взять крови. Шприц или два... да, этого должно хватить. Слава науке! Недели не прошло, как нашлась другая. Навещу её в ближайшем будущем, неприлично заставлять даму ждать… а затем напишу письмо этим обормотам из полицейского участка. В этот раз нужно хорошенько запастись красной жидкостью, она быстро высыхает... и продумать текст. Боль сводит с ума, но впереди ещё много работы...
Джек просыпается. Вжимается напрягшейся спиною в пень и несколько мгновений тупо пялится на догорающий лист бумаги. Когда тот исчезает в огне, путник находит в себе силы подняться. – Уже уходишь, Джек? А как же обещанная история? – Так ничего и не вспомнил? Путник обводит их взглядом. Пытается собраться с мыслями. – Что за дрянь вы подмешали в напиток?! – Спокойно, Джек, – Конт встаёт с места и движется в его сторону. – Я пил то же вино из той же кружки, что и ты, старина. Не стоит разбрасываться пустыми обвинениями. Ты же пришёл сюда по собственной воле. Подумай, разве есть резон травить бедного гостя? Джек в смятении, пытается рассуждать трезво, но не выходит. Вид приближающегося старика тревожит его. Хочется убежать. Но куда? – Расскажи, что ты видел во сне, Джек. – Конт делает ударение на последнем слове. – Я... я... не помню. – Так мы не сдвинемся с места, – мягко говорит Вин, вставая рядом. – Ты ведь ещё не успел забыть, верно? Я по глазам вижу, что не забыл... – Да, Джек, расскажи нам, – Реми подходит справа, перекрывая последний путь к отступлению. Будь они прокляты! Хотят услышать о чёртовом сне? Пусть слушают! Путник садится на пень, поднимает фонарь с земли и кладёт на колени. Смотрит на огонёк внутри и рассказывает о том, что видел. Как он приехал в Лондон, как разрушил свою жизнь и как отомстил. – Ты бы хотел изменить эту историю? – спрашивает Вин. – Какая разница, чего я хочу? Историю ведь нельзя изменить... тем более сон. – Мудрые слова, Джек, – кивает Конт, – но Вин имела ввиду, что будь ты на месте этого человека… как бы поступил? – Да что вы сюсюкаетесь?! – не выдерживает Реми. – Пусть признается в своих преступлениях, и мы, наконец, продолжим! У нас припасено много историй для Джека... – Угомонись, Реми! – осаждает его Вин. – Твоя очередь настанет… – Чувствую, что нескоро!.. Путник решает, что время пришло. Он вскакивает на ноги, отталкивает Конта и прыгает через костёр. Свет фонаря растворяется во тьме. – Реми, будь сдержанней, – говорит Вин, – у нас, кажется, намечается прогресс... – Какой в этом толк? Он никогда не слушает до конца! И никогда ни в чём не раскаивается! Мы ни одного письма ещё не вернули обратно… Джек не желает признавать прошлого! – Если бы не желал – нас бы тут не было! Любую душу можно спасти, будь на то её воля… Как думаешь, Конт, он скоро вернётся? – Как только его тень скроется вдали, ты же знаешь, Вин, – Конт возвращается на место, устало вздыхает, садится на подстилку, – но для него это будет целая вечность... пока он всё не забудет... пока чёрное сердце, горящее в фонаре, вновь не приведёт его к нам...
...- А вот и горелая сосна, - указал Константин. – Местный ориентир, от неё километра два, и мы на месте. - Уже и тропинку протоптали, - подметил Игорь. - Так ведь всем хочется на новое озеро поглядеть, - развёл руками Константин. – Только вот не купается в нём никто. - Почему? – поинтересовался Витька. - Боятся. Озеро ведь новое, неизведанное. Да и вода в нём не такая, как в других, чёрная она какая-то, страшно в ней купаться...
Уже второй час мы ехали по жуткому бездорожью. Главную дорогу размыло, и нам пришлось делать большой крюк. Ударившись очередной раз головой, Витька негромко выругался, проклиная всё на свете. - Ничего, скоро будем на месте, - с водительского места ободряюще крикнул Гаспар. - Ты бы рулил, не отвлекался, - посоветовал Витька. Я выглянула в окно. Кругом, куда ни глянь, простирались поля. Пшеница, рожь, овёс золотились под жарким летним солнцем. А вдалеке, черной лентой тянулся лес. Где-то там, в его глубине, и находилась цель нашего путешествия. Но прежде, нам нужно было добраться до села, где нас ждали мягкая постель и сытный ужин. В Приозёрское мы въехали, когда уже смеркалось. Константин, хозяин дома, встретил нас радушно, поинтересовался, как мы доехали и перед ужином предложил нам немного освежиться. Наконец, чистые и свежие мы уселись за стол. Его жена, Катерина, подала нам ужин. Скоро совсем стемнело и над головой, в густой виноградной зелени, затрещали цикады. А на свет нашей лампы слетались мотыльки. Манимые светом, они со стуком бились о защитное стекло и падали. - Ну что же, думаю, нам с ребятами пора бы и отдохнуть. Завтра у нас много работы. Катерина, - обратился Игорь к хозяйке, - спасибо за ужин, всё было очень вкусно. Поблагодарив, мы отправились в свои комнаты. В доме было прохладно и очень тихо. Слышен был лишь ход старинных маятниковых часов, висевших на стене. Уже поднимаясь наверх, я заметила небольшой домик, стоявший на журнальном столике. Обожаю всякие такие штучки. Не удержавшись, я подошла поближе. Домик был точной копией большого. Но видно было, что он выполнял не просто декоративную функцию. Крыша у домика была съёмная, но сейчас на ней висел маленький замочек. Налюбовавшись, отправилась к себе в комнату. Добравшись, наконец, до своей кровати, я уснула почти мгновенно, погрузившись в глубокий спокойный сон без сновидений. На рассвете, проснувшись и будя всё вокруг, запели хрипатые петухи. - На суп бы вас, - недовольно пробурчала Женька. - Сколько времени? – поинтересовался сонный Джо. Словно услыхав его вопрос, часы пробили ровно пять. До подъёма оставалось ещё пару часов, а петухи горланили во всю глотку. - Да сколько же можно?! – Женька встала и плотно закрыла окно. В следующий раз нас разбудил уже электронный будильник. Тут никто возмущаться не стал. Одевшись и умывшись, мы спустились вниз. Катерины видно не было, но на столе нас уже ждал завтрак. Быстро перекусив, мы отправились в путь. Константин в качестве проводника поехал с нами. По дороге он рассказывал нам местные байки и легенды, ходившие об озерах. Дорога до леса заняла у нас около получаса. Огромными вековыми деревьями предстал пред нами Приозерский лес. Дальше нам предстояло идти пешком. Взвалив огромные рюкзаки себе на плечи, мы вступили в царство деревьев. В ноздри сразу пахнуло сыростью и подгнившей листвой. - А вот и горелая сосна, - указал Константин. – Местный ориентир, от неё километра два, и мы на месте. - Уже и тропинку протоптали, - подметил Игорь. - Так ведь всем хочется на новое озеро поглядеть, - развёл руками Константин. – Только вот не купается в нём никто. - Почему? – поинтересовался Витька. - Боятся. Озеро ведь новое, неизведанное. Да и вода в нём не такая, как в других, чёрная она какая-то, страшно в ней купаться. Вскоре тропинка вывела нас на поляну, поросшую густым папоротником. - А вот и Чернявое, - объявил Константин. Лагерь разбили на окраине поляны, подальше от воды. Гаспар и Витька, химики нашей команды, разложив свои многочисленные колбочки, были заняты исследованиями озёрной воды. Женька, изловив в озере какого-то жука, с серьезным видом рассматривала его через здоровенную лупу. Игорь, облаченный в гидрокостюм, готовился к погружению. Джо, зная, насколько это для него важно, предоставил ему первому возможность исследовать озеро. Я же, являясь представителем медицины, отвечала за здоровье всех членов группы. И так как по моей части, слава Богу, работы не было, я решила немного осмотреться. Озеро оказалось совсем небольшим, метров десять, не больше. Как и большинство карстовых озер оно имело почти круглую форму и отвесные берега, образующие своеобразную чашу. Но вот вода в нём действительно оказалась чёрной. Это было большой неожиданностью для всех нас, ведь обычно такие озёра отличаются своей чистотой и прозрачностью. Так, в научных делах и заботах, прошёл первый день. Чтобы завтра не терять времени, мы решили ночевать прямо здесь. Нам предстояло проделать большую работу. Почти нулевая видимость при погружении значительно усложняла исследование котловины озера, а ведь одной из наших главных задач было проведение водолазного картирования. Когда совсем стемнело, мы разожгли костёр и поужинали прихваченными с собой консервами. Вскоре, один за другим, все ушли спать, а я решила ещё немного посидеть у костра и послушать звуки леса. Ведь ночной лес имел какую-то свою притягательную магию. Неожиданно со стороны озера до меня донёсся какой-то шорох, а после, чуть слышный всплеск воды. Это лес, и, естественно, мы здесь были не одни. Возможно, какое-то животное пришло утолить жажду. Но вскоре всплеск повторился. Потом ещё и ещё. Мне стало не по себе. Я поднялась и направила свет своего фонарика в сторону озера. Луч выхватывал только чёрную гладь, да резные листья папоротника. Но вот снова раздался всплеск. Я увидела, как по воде расползаются круги. - Эй, ребята, кто-нибудь! – позвала я. Никто не ответил, видимо, все уже спали. Тогда, набравшись смелости, прошла немного в сторону, чтобы сменить угол обзора и посветила туда, откуда ранее доносился шорох. Ничего, только кусты и ветки. Но вдруг от увиденного тело сковал ужас. Из зарослей в упор на меня смотрел мальчик. Потрясённая, я просто стояла и не могла произнести ни слова. - Скучно, - сказал он и, подобрав камешек, бросил в воду. Снова раздался всплеск, он-то и вывел меня из ступора. - Что ты здесь делаешь? Заблудился? Мальчик отрицательно тряхнул головой, подобрал ещё один камешек, но кидать не стал. Вновь уставившись на меня изучающим взглядом, он лукаво улыбнулся. - Поиграешь со мной? - Поиграть? – от удивления переспросила я. - Поиграй! - повторил он и, не раздумывая, встал и шагнул в воду. Не веря своим глазам, я бросилась к озеру. К моему великому удивлению вода в озере оказалась кристально прозрачной, и мне не стоило никаких усилий отыскать в ней мальчика. Он просто завис в нескольких метрах от поверхности. Опустив в воду руку, я поманила его к себе. Не сразу, но он всё же сделал пару небольших гребков и протянул руку. Но как только его рука коснулась моей, он резко дернул меня вниз. Не удержавшись, я повалилась в воду. Выпавший из рук фонарик стремительно падал на дно, и так же стремительно меня поглощала тьма. Барахтаясь и извиваясь, я безуспешно пыталась высвободиться, мальчишка крепко держал мою руку. Воздух в лёгких заканчивался, и жизнь потихоньку покидала меня. В голове кружились мысли, всё перемешалось, перепуталось. И вскоре, перестав сопротивляться, я отдалась этому круговороту. Очнулась я от повторяющегося монотонного звука «Бом-бом» - били часы. Я подскочила как ошпаренная. Мне казалось, что я схожу с ума. Но нет, я действительно находилась в доме у Константина. Та же комната, та же кровать. Может, это был всего лишь сон? Может, и мальчик, и чёрное озеро всего лишь приснились мне? Поднявшись с кровати, я пошла в соседнюю комнату, в которой жили остальные ребята. Там никого не оказалось. Тогда я спустилась вниз. Тоже никого. Значит, во дворе, решила я и направилась к выходу. Но дверь была заперта. - Эй, кто-нибудь! – забарабанила я по ней кулаками. - Если хочешь выйти, то тебе нужно это, - послышался голос за моей спиной. Холодея от ужаса, я повернулась. Посреди комнаты, вертя небольшой ключик в руке, стоял всё тот же мальчик. Улыбаясь, он протянул мне ключ. «На этот раз он меня не проведёт», - подумала я. Дверь заперта, но ведь есть ещё и окна, можно выбраться и через них. Я кинулась к ближайшему. Старые деревянные рамы были наглухо закрашены краской. «Разбить!» – щёлкнуло у меня в голове. Схватив первое, что попалось под руку и как следует размахнувшись, уже была готова ударить. Но там, где только что было окно, образовалась кирпичная стена. С другими окнами произошло то же самое, и дом мгновенно погрузился во тьму. Мальчик тихонько захихикал. - Отсюда есть только один выход, и ключ от него у меня. - Дай мне его, - в отчаянии попросила я. - Поиграй со мной! – крикнул мальчишка, и я услышала, как он взбегает вверх по лестнице. – Найди, найди меня! Мне хотелось зарыдать. Я не понимала, где я и что со мной происходит. Но если я хотела выйти отсюда, то должна была раздобыть ключ. Для начала мне нужен был свет. Где-то на противоположной стене как мне помнилось, находился выключатель. Кое-как пробравшись через всю комнату, я принялась обшаривать стену. Нашла! Щелчок, и лампочка загорелась тусклым пульсирующим светом. Невероятно, но облик комнаты сильно изменился. Повсюду толстым слоем лежала пыль. На потолке - потрескавшаяся и местами обсыпавшаяся штукатурка. Со стен лохмотьями свисали выцветшие обои. Казалось, что за эти несколько минут, проведённых в темноте, дом постарел. Ещё раз взглянув на запертую дверь, я последовала вслед за мальчишкой. От каждого моего шага лестница стонала и скрипела. Поднявшись, я очутилась в длинном коридоре с множеством комнат. Добравшись в полумраке до первой из них, я потихоньку открыла дверь и заглянула вовнутрь. В комнате горел слабый свет, а в дальнем углу, в кресле, сидела старушка и что-то шила. - Что ты ищешь здесь? – прошепелявила она, не отвлекаясь от шитья. - Мальчика. Старуха медленно подняла руку и указала своим корявым пальцем на огромный шкаф. - Там мальчик. Стараясь не смотреть на неё, я подошла к шкафу. От старого дерева почему-то разило сыростью и тиной. Ухватившись за здоровенные ручки в форме колец, я потянула их на себя. Массивные двери поддались не сразу, пришлось приложить усилия, чтобы открыть их. Наконец мне это удалось, и они с шумом распахнулись. На пол из шкафа выплеснулась вода. Я не сразу поняла, что внутри. Увиденное заставило меня содрогнуться. На крюках, словно костюмы на вешалках, висели мертвые люди. Все синие, одутловатые, с выпученными глазами. В ужасе пятясь назад, я поскользнулась и упала на пол. - Нашла мальчика? – закатившись скрипучим смехом, поинтересовалась старуха. – Вон у нас их сколько утопленничков: и мальчики, и девочки есть. Не поднимаясь, на четвереньках, я выползла в коридор. Дверь за мной тут же захлопнулась, но из-за неё все ещё доносился старушечий хохот. Прижавшись к стене, я разрыдалась. Меня трясло и мутило. - Эй, кто там? – раздался из-за соседней двери женский голос. Мгновенно перестав рыдать, я притаилась, мне даже дышать было страшно. - Там кто-нибудь есть? – снова поинтересовалась женщина. Дверная ручка быстро задергалась, но дверь так и не открылась. Собравшись с духом, я подошла поближе к двери. - Эй, - позвала я. - Эй, - отозвалась женщина. - Как ты сюда попала? - Я не сумасшедшая, нет! - затараторила она. - Мне врачи сказали, что у меня будет русалка. Вот я и пошла рожать в озеро. Выпусти! Выпусти же меня отсюда! – заверещала женщина и снова задергала ручку. Выпускать её у меня совсем не было никакого желания. Пройдя мимо, я приблизилась к следующей двери. Прислушалась. Ничего, тишина. Тогда я приоткрыла дверь. В комнате было темно. Нащупав на стене выключатель, я включила свет. Это оказалась ванная. Прятаться здесь особо было негде, единственным укромным местом являлась сама ванная, задёрнутая грязной шторкой. Медленно, озираясь по сторонам, я подошла и резким движением отдёрнула её. Из чёрной, едва колеблющейся жижи, заполняющей ванную до краёв, торчали человеческие руки. Едва сдержавшись, чтобы не закричать, я отступила назад. Но тут кто-то с силой меня толкнул. Падая, я уцепилась за шторку и только благодаря ей не очутилась в ванной. Одной рукой я всё-таки угодила в чёрную жижу. И как только это произошло, торчавшие из неё руки резко зашевелились и стали хватать вокруг себя воздух. Пока я пыталась подняться, одна из них ухватила меня за рукав и медленно начала погружаться, таща за собой и меня. За спиной раздался уже знакомый детский смех. Мальчишка просто захлёбывался смехом, наблюдая за тем, как я стараюсь высвободиться. На моё счастье, на мне была надета олимпийка. Изловчившись, я быстро расстегнула молнию и просто выскользнула из неё, схватила мальчишку и повалила его на пол. - Где ключ? – заорала я. Но ответ и не понадобился, ключ висел у него на шее. Сдёрнув с него цепочку, я бросилась бежать. - Моё! – протяжно завопил мальчишка. От его крика затрясся весь дом. Пол и стены ходили ходуном. Стараясь не упасть, я продолжала мчаться вперед. Наконец, добравшись до двери, трясущимися руками, всунула ключ в скважину и повернула. Но как только я открыла дверь, на меня обрушилась стена чёрной воды. Вода быстро прибывала и вскоре уже доходила мне до пояса. Чтобы меня не снесло, мне пришлось уцепиться за дверь. Выбрав подходящий момент, я набрала побольше воздуха и нырнула. «А теперь только вверх», - решила я. Мне казалось, я плыву уже вечность. Вокруг была только чернота, от которой можно сойти с ума. Воздух в легких заканчивался, и я начинала задыхаться. Сделав ещё пару гребков, я всё-таки не выдержала и впустила черноту в себя. Эпилог. Константин был рядом, когда Джо вытащил из озера Ирину. К счастью, помощь подоспела вовремя, и она осталась жива. Он был, конечно же, этому рад, но не это потрясло его. На правой руке девушки, запутавшись между пальцами, на тоненькой блестящей цепочке висел маленький ключик. Константин сразу же узнал его, ведь это он, год назад, подарил его сыну вместе с игрушечным домиком на его десятый день рождения. Мальчик сделал в домике тайник и никогда не расставался с ключиком. А через два месяца мальчика не стало, он утонул. Его тело так и не было найдено.
Сообщение отредактировал RaiNocta - 2 октября 2021 18:06
--------------------
Прислушайтесь к голосу своего разума... Слышите? Слышите, какую хрень он несет?
...Мир смотрел сотнями глаз и ухмылялся тысячей оскаленных ртов, каждый из которых был подобен пропасти. Горы из зазубренных костей сменялись озёрами кислоты, в которых в страданиях умирали огромные человекоподобные существа. Фея видела огромный город, который был поглощён разверзшейся пропастью – скорее пастью, расколовшей твердь от горизонта до горизонта...
Пробуждение. Мучительное, сопровождаемое страданиями израненного тела. Темнота. Непроницаемая, потому что вызвана не отсутствием света. Попытка открыть глаза не увенчалась успехом. «Я ослеп, — подумал Аталь, удивляясь собственной отстранённости, и поднёс руки к лицу. — У меня нет ни век, ни глаз». Но способность слышать не была утрачена. Слух и ощущавшаяся сквозь пол вибрация предупредили его о том, что кто-то приближается. Дверь едва слышно заскрипела, поворачиваясь на петлях. «Что это? Шелест одежды? Определённо. Стук каблуков. И весьма узнаваемый запах духов, — Аталь приподнялся на локтях. — Похоже, я знаю, кто ко мне пожаловал». — Наконец-то ты проснулся, сын мой. — Голос был лишён всякого намёка на эмоции. — Что со мной произошло? — Очередной приступ, — ответила мать. — На этот раз чрезвычайно длительный. Ты вырвал свои глаза и успел нанести себе несколько ран, прежде чем у тебя отняли оружие и заперли здесь. По голосу Аталь определил, что мать совсем близко. Зашелестела сминаемая ткань одежды. Аталь ощутил исцеляющее прикосновение её ладони на коже своего лица. — Приведи себя в порядок, сын, — сказала она, когда к Аталю вернулось зрение. — Я буду ждать тебя на Обзорной башне.
Аталь не без труда добрался до верхней площадки башни. Стараясь отдышаться, он посмотрел вниз, где громоздились строения самых причудливых форм. «Город ли это? — размышлял он. — Скорее, осколок мира, летящий в этом омерзительном месте, не имеющем ни границ, ни направлений». Внешние уровни города были практически необитаемы. Соплеменники Аталя предпочитали жить во внутренних помещениях, прилегающих к пылающему сердцу города. — Аталь, скоро мы приблизимся к некоему месту, в котором находится твоя сестра. — Которая из них, мать? — Афиль Ивия. Как мне стало известно, она уже несколько десятилетий изучает книги в библиотеке, которая принадлежит правителям одного неприятного места. Аталь замолчал, чувствуя, что они уже приближаются к нужному месту. Желтоватый туман, огромным и бесконечным облаком заполнявший чуть ли не всё вокруг, всё ещё закрывал от глаз нечто огромное, лежащее на пути летающего города. «Ненавижу эту мглу, — подумал Аталь. — Сколько веков уже мы скитаемся здесь, оторванные от навсегда потерянной родины? И всегда видим только этот проклятый туман, стоит выглянуть в окно. Неудивительно, что большинство из нас выходит наружу только во время сражений. А с кем мы боремся? С теми, кто случайно оказывается у нас на пути. С такими же скитальцами, которые, как и мы, бесцельно блуждают в этом мире-ловушке». Из туманной мглы выступило нечто невообразимо огромное, подобное стене, уходящей вверх, вниз, вправо и влево, насколько охватывал глаз. — Гарба́, — произнёс Аталь, обозревая лежащее внизу – и в то же время впереди – вздыбленное и перекрученное месиво, различая в нём всё новые и новые подробности. — Мерзейшее место. — Нужно отправить письмо здешней королеве. Надеюсь, Аталь, у тебя ещё остались те маленькие твари, которых ты создал? Было бы неплохо отправить одно из этих существ на Гарбу в качестве курьера. *** Аталь прошёлся по комнате, служившей ему чем-то вроде лаборатории. Расшвыряв хлам, загромождавший проход к вырезанным в стене нишам, он взял один из хранившихся там прозрачных сосудов, заполненных жизнеобеспечивающей жидкостью. В нём плавало крошечное человекоподобное создание, обхватив своё сжавшееся тело крыльями. Вытащив пробку, Аталь выплеснул содержимое сосуда себе на ладонь. Поискав нужный порошок среди многочисленных баночек и бутылок, стоявших на полках вдоль стен, посыпал им казавшееся неподвижным тельце крылатого существа. Оно было немногим длиннее его мизинца. Пока создание пробуждалось, Аталь скрутил в трубочку адресованное повелительнице Гарбы письмо, чтобы крошечному письмоносцу было проще за него взяться. Обитатели летающего города называли созданных в результате не слишком удачного эксперимента крохотных существ феями. Аталь слышал, что подобные создания существовали на прародине его народа. Но он родился намного позже того бегства из родного мира, которое предания предков раскрасили в героические тона. «Вымысел, скорее всего, - подумал он, разглядывая остатки фресок на стенах своей комнаты. - Синее небо? Зелёные луга? Даже если наш летящий сквозь бездну город вернётся на прародину, то наверняка окажется, что её придётся отвоёвывать у новых хозяев». Искусственная фея наконец проснулась, и Аталь взглянул на установленные в потолке часы. Этот сложный механизм с двадцатью циферблатами был создан его полубезумным отцом, который был одним из последних, кто усвоил едва ли не всю науку предков. Далеко не все из кольцевидных шкал отмечали время. Но по крайней мере два из них достаточно чётко указывали на бесконечное течение времени. — Ты проснулась? — у «феи» имелись в наличии половые признаки, но при разнице в размерах для Аталя это не имело значения. Хотя и сближало её с существами из старых легенд. Существо кивнуло. Тряхнуло головой, разметав лёгкие, словно паутинки, волосы, которые не сразу опали. Расправило пронизанные светящимися прожилками крылья. Легко вспорхнуло на подставленную Аталем руку, и тот пошёл с нею по гулким и пустым коридорам, поднимаясь к подножию Обзорной башни. По пути он объяснял ей задачу. На самом деле существо было достаточно разумным, чтобы уметь говорить, но при этом имело некоторые ограничения. Например, ему и в голову не придёт оспорить даже самый нелепый и странный приказ. И, что не менее важно, подобные создания вне жизнеобеспечивающей жидкости жили не более суток. *** Пронзив искрой жёлтую мглу, волшебная летунья устремилась вниз, выискивая ориентиры. Ей очень хотелось успеть выполнить поручение Аталя до конца своей короткой жизни. Такое желание было вложено в неё при создании. Мир смотрел сотнями глаз и ухмылялся тысячей оскаленных ртов, каждый из которых был подобен пропасти. Горы из зазубренных костей сменялись озёрами кислоты, в которых в страданиях умирали огромные человекоподобные существа. Фея видела огромный город, который был поглощён разверзшейся пропастью – скорее пастью, расколовшей твердь от горизонта до горизонта. Она сияющей искрой пронеслась над рушащимися в пропасть башнями, дворцами и похожими на огромные муравейники многоэтажными домами. Вопли тысяч умирающих сливались в ужасающий хор. Перевалив через гору из спрессованных костей, из которой торчали ржавые обломки мечей и доспехов, летунья оказалась над обширной долиной, что стала полем боя между неисчислимыми армиями. Не видно было никакого порядка в передвижении отдельных отрядов. Некоторые из воинов были людьми. Некоторые были подобны им. Но большинство не были похожи ни на что. Среди них были и внушающие благоговейный трепет великаны. Огромные существа из плоти, камня и металла, настоящие живые горы, сражались друг с другом, безжалостно топча копошащихся на земле солдат. Миновав поле боя, фея опустилась в ущелье, подобное разверстой ране в теле мира. Она видела многочисленных рабов. Эти согбенные непосильных трудом и довольно уродливые существа давно потеряли какое-либо сходство с человеком. Они добывали жидкий металл, сочащийся из разорванных артерий живого мира. Аталь рассказал своему созданию, что Гарба была чем-то вроде вселенского арсенала, где могущественные демоны набирали себе войска. Это ущелье было лишь одним из источников сырья, которых по всей её обезображенной поверхности было множество. Пролетев сквозь ущелье, фея оказалась на широкой улице, пересекавшей огромный город. «Лети к большой площади, окружённой со всех сторон многоэтажными зданиями, — наставлял её Аталь. — Там ты увидишь мечника Палана. Он приведёт тебя к королеве». Обрамлявшие улицу оплывшие здания сохранились в разной степени, но там, где в жёлтых и покрытых трещинами стенах были окна, ощущалось присутствие враждебной и голодной жизни. Сквозь остатки мостовой прорастали деревья, на стволах которых были рты и глаза, пристально следившие за пролетавшей над ними феей. Упомянутая Аталем площадь некогда имела форму квадрата, но её края были завалены обломками зданий, а выходы на другие улицы заросли человекоподобными деревьями, которые простирали свои ветви-руки к жёлтому небу. Фея опасно близко подлетела к одному из домов. Из зарешеченных окон которого доносился вой большого существа, заполнявшего своим телом всё здание и навеки заточённого среди рухнувших перекрытий. Вой прекратился, когда маленькая летунья оказалась в поле зрения глаза, впечатанного изнутри в решётку и почти полностью закрывавшего собой оконный проём. Ускользнув от пытавшихся схватить её рук и щупалец запертого гиганта, тянувшихся вслед за ней, фея облетела вокруг площади. Она увидела тёмную фигуру воина в рваном плаще, стоявшего у разбитой статуи. Он опирался на меч, положив обе руки на гарду. Изваяние изображало женщину, и хотя у неё не было рук, левая половина лица была обезображена, а большую её часть покрывали красные и жёлтые пульсирующие наросты, на фею оно произвело изрядное впечатление, оставив ощущение чего-то прекрасного. — Ты не Палан ли? — спросила она, подлетев к мечнику. Это закованное в чёрные доспехи существо по сравнению с королевой казалось почти нормальным, хотя левая сторона его тела, включая часть черепа, была явно механической. Правый глаз, весь в красных прожилках, был окружён тёмным кольцом воспалённой плоти. Все открытые участки кожи были усеяны какими-то волдырями. — Надо же, - произнёс он хрипло, — фея! Да, моё имя Палан. Кто ты и зачем явилась? — Меня к вам направил мой господин Аталь. Он хочет, чтобы это письмо передали королеве Гарбы. — Аталь? Поверить не могу, этот высокомерный колдун не забыл здешние, с позволения сказать, порядки. Взяв письмо у феи, Палан развернул его. — Что же, пожалуй, это действительно стоит увидеть королеве. Если хочешь, можешь отправиться к ней вместе со мной. Если я не ошибаюсь относительно тебя, жить тебе осталось немного. Хоть посмотришь на королеву! Фея задумалась. Она знала, что жить ей осталось от силы час, поскольку полёт над поверхностью Гарбы занял немало времени. — На что же потратить остаток своей жизни? Я бы хотела, чтобы ты рассказал мне о той статуе, на которую смотрел. Кого она изображает? Палан помолчал. Затем, положив меч плашмя на плечо, сказал: — Что ж, пока мы доберёмся до королевы, я успею тебе рассказать об этом. Или даже показать. ***
Летят две вороны над городом на берегу моря. Глазами одной смотрит Палан, другой – крошечное существо, ошибочно называемое феей. По улицам города в телегах везут умерших людей и сваливают их в огромные братские могилы на окраине. — Мор, — сказал Палан. Из его клюва вырывались именно слова, а не карканье. — Видишь людей в чёрных балахонах? Они ходят по домам и проверяют, кто здоров, кто болен, кто уже скончался. А теперь заглянем в ту грязную хибарку возле доков. — На самом деле мы всё ещё на площади, — начал объяснять Палан, когда вороны сели на ветку напротив давно лишившегося стёкол окна покосившегося дома с остатками кровли на стропилах. — Я перебираюсь в это время через завалы, а ты сидишь у меня на плече. Но время от времени в этом проклятом городе происходят миражи, нечто вроде искажений реальности, окон во времени. Называй как хочешь. Благодаря этому явлению мы сейчас видим прошлое. Фея не ответила. Её взгляду открылась комната, на полу которой собрались лужи. В относительно сухом углу, защищённом остатками крыши, на груде тряпья лежал тощий парень в лохмотьях. На его бледном лице можно было увидеть едва пробившийся пушок усов и бороды, волосы всклокочены, глаза глубоко запали, обведённые тёмными кругами. Он был не один. Рядом с ним опустилась на колени девушка, такая же юная, как и он. Но она была одета чисто и опрятно, хотя и без особой изысканности, её чёрные волосы были аккуратно причёсаны. — Не подходи ко мне, — прохрипел парень. — Я заразился. Проигнорировав его слова, девушка не только подошла к нему, но и положила ему руку на лоб. — Я принесла с собой лекарство, — сказала она. — Они есть в храме, но их приберегают для своих. Парень приподнялся на локте, бросив взгляд на принесённый девушкой свёрток, заговорил: — А Мере́х… — Не волнуйся, Палан, твой приятель жив и здоров. Похоже, он не восприимчив к этой болезни. Солнце в зените, — сказала девушка, выглянув в окно. — Мне пора уходить. В свёртке не только лекарства, но и немного еды. — Намраэль, — парень с усилием поднялся со своей жалкой постели и оперся о стену, чтобы не упасть, — как мне отблагодарить тебя? Обещаю, я отплачу тебе! В какой бы беде ты не оказалась — я помогу тебе! Девушка, уже готовая переступить через порог, задержалась и посмотрела на Палана. — Я не в том положении, чтобы мне можно было помочь. *** Две вороны летят над скалистым берегом моря. Внизу рокочет прибой. В небе серебряными монетами повисли две луны. Их свет почти заменял солнечный. У большого дерева, покрытого яркими синими цветами, стоят двое, и птицы садятся на его ветви. Невысокий и не отличавшийся красотой парень в опрятной, но отнюдь не богатой одежде что-то говорил девушке, красота которой болезненно контрастировала с его собственной внешностью. В нём без труда можно было узнать Палана, хотя он несколько возмужал. Фея не слышала его слов, но предположила, что присутствует при очередном признании в любви. Впрочем, не только он. В некотором отдалении находился ещё один человек, ожидавший окончания разговора. У его ног лежали два мешка с вещами. Наконец, девушка что-то ответила своему поклоннику, и ответ был явно обескураживающим. Она пошла по выложенной дорожке к большому дому, окружённому цветущими деревьями. Фея обнаружила большое сходство между нею и статуей, которую она видела на площади. Незадачливый поклонник подошёл к ожидавшему его другу и поднял свой мешок. — Что она ответила, Палан? — Она не пойдёт против воли родителей и останется служить в храме, — в голосе парня звучало нескрываемое разочарование. — Я же тебе говорил! — И оказался прав, как и всегда, Мерех. — Что теперь будешь делать? — Отправлюсь за границу в поисках счастья, как ты и советовал прежде. Здесь меня ничего не держит. — Тогда не будем терять времени. Нужный нам корабль скоро отплывает. Палан посмотрел на вздымавшийся над горизонтом столб дыма. — Жрецы сожгли ещё одну девушку во имя своих суеверий, — сказал он Мереху. — И что это за птицы? — Да, эти две вороны кажутся довольно зловещими. Ты опасаешься, что в следующий раз жребий падёт на твою любимую Намраэль? — Жрецы внесли её имя в список жертвоприношений. Я уговаривал её бежать, но она отказалась. Наговорила много глупостей. Долг перед семьёй и прочая чепуха. — Она внебрачная дочь короля, и её решили устранить самым благопристойным образом. Разговор продолжался, но видение таяло. *** Вновь берег моря, но обстановка иная. Вороны сели на фальшборт корабля, стоявшего на якоре, и прислушались к разговору. — Пять лет прошло, — сказал Мерех, — ты готов поставить на кон всё, чего добился? — А для чего я так рвался к власти? Для чего собирал верных людей? Всё ради нападения на храм, — ответил Палан, ставший куда шире в плечах и массивнее. — И ещё это письмо. Всего одно слово на клочке бумаги — просьба о помощи от неё. Ради этого я жил. Но ты можешь уйти, если хочешь. Мерех взглянул на воинов, спавших на палубе. — Нет. Я пойду вместе с вами и умру, если понадобится. Но если жрецы правы и без жертвоприношения мир погибнет? — Если это всё же правда, то меня не опечалит гибель мира, чьё существование покупается таким способом… *** Новое видение. Вороны кружат над полем боя, в которое превратился внутренний двор храма. Отряд, который Мерех и Палан с боями провели через город, дал бой храмовой страже и королевским гвардейцам у запертых ворот, за которыми находился зал для жертвоприношений. — Ах, Мерех, друг мой, — произнёс с печалью ворон, — я рад снова тебя видеть, хоть это всего лишь видение. Соратники Палана гибли один за другим, хотя и дорого отдавали свои жизни. В конечном счёте, в живых остались только сам Мерех и Палан, сражавшиеся спина к спине. Их окружали двадцать выживших стражей. Друзья сражались так умело, что, как фее казалось, они скоро перебьют всех врагов. Но вот вражеский удар сразил потерявшего бдительность Мереха, окатив его кровью спину Палана. В ужасе фея наблюдала за тем, как рассвирепевший воин убил всех оставшихся стражей, хотя и сам был изранен. Он лишился левой руки и глаза, его доспехи были пробиты во многих местах. Несмотря на раны, он всё ещё держался на ногах. Отбросив свой сломанный меч, у которого не хватало половины клинка, он подобрал меч Мереха. Не оглядываясь более на тела своих павших воинов, Палан навалился на ворота, и они неожиданно легко открылись под его весом. Он перебил находившихся в зале безоружных жрецов, пытавшихся помешать ему подойти к Намраэль. Девушка была прикована к столбу напротив огромных ворот в противоположной от входа стене зала. Но было уже поздно. Огромные створки задрожали, расходясь в стороны. Палан, сжимая меч в уцелевшей руке, встал рядом с Намраэль и взглянул в глаза надвигавшемуся на них ужасу. ***
— Но ты не погиб! — воскликнула фея, когда очередное видение растаяло. Палан, нёсший её на себе, уже шагал сквозь анфилады дворцовых залов, не обращая внимания на бродящих вокруг чудовищ. — Как выяснилось, кровожадный демиург действительно существовал. Но по прихоти своей он не убил нас, а дал мне и Намраэль часть своей силы, что позволило нам править этим миром, который начал стремительно меняться. Итог нашего правления ты видела во время своего путешествия. Войдя в огромный зал, больше напоминавший пещеру, Палан остановился. — Вот мы и на месте. — Ты хочешь сказать, что это… — Да. Это Намраэль. Королева. В существе, занимавшем большую часть пещеры, не было ни единого намёка на женственность. С трудом верилось, что некогда это безобразное существо действительно было девушкой из видений, запечатлённой в камне. Вонь, исходившая от венценосной твари, была невыносимой. — Аталь прислал нам письмо от своей матери, — обратился Палан к королеве. — Что угодно хозяйке летающей горы? — осведомилось существо, открыв четыре рта с ороговевшими губами. — Поспособствовать возвращению Афили Ивии к матери, — Палан развернул письмо. — Кроме того, здесь кое-что говорится об Аэслоре. Он родится через четыреста с небольшим лет. — Ах, вот это новость как новость! — огромная туша заколыхалась от удовольствия. — Значит, тебе нужно подготовить наши армии к тому времени и найти союзников. — Пожалуй, самое время навестить Афиль Ивию, — сказал Палан и зашагал прочь. Выходя из покоев королевы, он едва успел подхватить упавшую с его плеча фею. — Похоже, я умираю, — спокойно отметила она. — Действительно, — подтвердил Палан, наблюдая за тем, как тускнеет свечение крылышек. — Мне немного печально от того, что Намраэль превратилась в нечто подобное. Почему ты всё ещё остаёшься с ней? Только из-за того детского обещания? — Возможно. Когда-то мне казалось, что я её люблю настолько, что готов уничтожить ради неё весь мир. Возможно, я люблю её и сейчас. Фея свернулась комочком на ладони Палана, пытаясь удержать уходящее тепло жизни. — А почему рождение Аэслора так важно? — Вроде бы в одном пророчестве упоминалось, что он убьёт меня. Или я его. — Палан пожал плечами. — В разных редакциях пророчества нет единой версии. Дело в том, что их писали разные люди, и… Палан прервался, поняв, что его больше никто не слушает, и посмотрел вверх. Сквозь брешь в потолке он видел жёлтое небо и контуры летающего города. — Как же меня раздражает этот мерзавец Аталь, — сказал он. — Непременно убью его, когда встречу.
Покинув дворец, Палан добрался до развалин храма. Кости Мереха, прикрытые ржавыми остатками доспехов, всё ещё лежали там, равно как и останки других воинов. Положив тельце феи рядом со скелетом своего друга, Палан молча наблюдал за тем, как оно превращается в щепотку золотистого порошка, которую разметало случайным порывом ветра.
...Пустыни никогда не славились гостеприимством. Балахийская, на данный момент, самая огромная, вообще не щадила незваных визитёров. Днём – жестокое солнце. Ночью – кромешная тьма. Только ранним утром или коротким вечером госпожа делала передышку в процессе вытравливания всего живого. Даже белозмейки и колючие переи, которые сумели прижиться в других пустынях, здесь не встречались...
– Каковы результаты, Неса? – маленький приземистый человечек, соскочив со стула, с надеждой в глазах воззрел на высокую длинноволосую деву. Эти двое послужили бы отличной иллюстрацией к понятию «контраст». Худенькая, бледная, с острыми чертами лица и большими голубыми глазами айрна и упитанный розовощёкий карлик, относивший себя к так называемым «хратам». В легендах говорилось, что храты – искусные бойцы, но хватило бы одного взгляда, чтобы понять – Дразг не воин. Собственно, поэтому никто и не верил, что он храт. Большинство коллег за глаза называли учёного «Пузиком», но Дразг не обижался. Он прослыл очень миролюбивым существом, интересующимся исключительно науками. Вот и сейчас он с головой погрузился в проблемы озеленения Балахийской пустыни, пределы которой по неизвестным причинам неотступно ширились. – Ну, рассказывай, – с нетерпением сказал Дразг. Неса удручённо вздохнула и опустила ладони на голову друга. Айрны не умели разговаривать, зато у них отлично получалось сообщать эмоции путём тактильных ощущений. Тёплые руки передали храту всё, что чувствовала хозяйка. Разочарование. Сожаление. – Понятно, – кивнул Дразг, он попытался собраться с духом, памятуя о том, что Неса способна заряжаться эмоциями, – значит, будем искать в другом месте. Я докопаюсь до истины, ты же меня знаешь! Неса улыбнулась. Она прекрасно знала Дразга, даже лучше чем он сам. Этот бойкий малыш когда-то спас её от смерти. Долгая и грустная история, в конце которой герой так и не решился сделать предложение принцессе. Присев на мягкий ковёр в кабинете храта, айрна сомкнула веки. Она прислонилась спиной к прохладной стене и почувствовала успокоение. Рядом с Дразгом она всегда чувствовала нечто подобное. Знал бы он только... – Значит, это не проклятие, не алкающие мести души, беспокойные призраки тоже не подходят... – карлик взгромоздился обратно на стул и стал перелистывать страницы ветхих томов. Одну за другой, настойчиво и монотонно. Создавая и опровергая в уме различные теории. – Гнев богов... нет, ты бы почувствовала! Хотя, если бог древний, мы его понять не смогли бы... нет, бредово. Магических аномалий и проявлений неконтролируемых всплесков энергии не обнаружено. Отметаем... крошечные организмы... загрязнение... пожиратели... Под это монотонное бормотание, Неса мирно уснула. Проснулась от того, что Дразг бережно тряс её за плечо. Убедившись, что помощница разлепила глаза, учёный победоносно продемонстрировал какой-то древний свиток. – Я нашёл! – прыгая от счастья, фальцетом пропел Дразг. – Нашё-ё-ёл! Неса коснулась его плеча. Давно она не чувствовала столь положительного заряда эмоций. Сон как рукой сняло. Храт ощутил некую озадаченность. Дошло не сразу. Всё-таки привыкнуть к такому методу общения сложно, как ни крути. – Да, да, извини. Сейчас расскажу. Кстати, тебе не был холодно этой ночью? Я знаю, что в пустыне бывает прохладно, потому укрыл тебя плащом. Айрны ведь ходят полуголые, без обид, просто я сомневался, может, тебе неприятно... Неса мотнула головой, но Дразг будто не заметил этого жеста: – Я всё думаю, кто только втюхал мне этот плащ? Наверное, коллеги пошутили. Плащ в пустыне, конечно, забавно, скажу я тебе, но видишь – пригодился... ах да, прости совсем старик из ума выжил. Мне ведь нужно сказать тебе главное! Если бы только Неса могла возразить ему... какой же он старик?! Этот кругленький славный герой? Этот милый жизнерадостный малыш? Этот замечательный храт, её доблестный рыцарь и самый преданный друг! Друг... это слово Неса ненавидела едва ли меньше, чем подлых коллег Дразга, которые всегда были рады посмеяться за его спиной – они завидовали успеху низкорослого существа с огромным сердцем и безграничной душой. Другие причины появления обидных прозвищ Неса видеть категорически отказывалась. – ... так получается, – между тем увлечённо объяснял ей что-то храт, – а по сути элементарно: нужно лишь перезапустить процесс! Проще говоря, это как в машине, понимаешь? Шестерёнка сломалась – весь механизм работать перестал. Видимо с пустыней так же. Если найти сломавшуюся деталь, выправить – яблоко-то, глядишь, упадёт!* Неса улыбнулась. Мол, ты у нас – голова, а я сделаю, что прикажешь. Учёный, видимо, расценил улыбку иначе. – Я понимаю твой скептицизм. Да, источник информации весьма сомнителен, формулировка неточная. К тому же времени прошло столько... но всё остальное я перепробовал, ты же в курсе! Мы тут с тобой ещё с позапрошлых уров, запасы провизии на исходе... по большей части из-за меня, – храт залился краской, – и оставаться дольше смысла не имеет. Если не получится с этим вариантом – сразу же уходим! Согласна? Айрна радостно закивала. Чем дольше они будут здесь находиться, тем лучше. Если её согласие продлит эти мгновения – она согласна на всё! – Тогда сегодня, ближе к вечеру, выдвигаемся. Если верить историческим справкам, Балахийская пустыня стала разрастаться отсюда, – Дразг ткнул пальцем в карту местности, – совсем недалеко. Знаю, мы с тобой тысячу раз там были... но нужно ещё наведаться. Я пока попробую точнее перевести свиток. Вдруг что-нибудь не так понял? Остаток дня храт возился с вещами, что-то скрупулёзно высматривал в книгах и делал заметки. Айрна, как обычно, занималась рутинными делами: готовила, поливала цветы в небольшой оранжерее, смахивала пыль, кормила подопытных крыс (Дразг сказал, что они более жизнеспособны, чем обычные мыши). Кстати, убираться в походной лаборатории Дразга можно было бесконечно: пустыня целыми горстями забрасывала во внутренности разделённого на части шатра песок, словно хотела похоронить неугомонных исследователей в бархане. – Ну, я готов! – бодро возвестил учёный, под завязку загруженный какими-то инструментами, приборами, семенами и пайками. Айрна ответила ему тревогой. Мол, разве можно столько на себе тащить?! – Не волнуйся. Карта у меня с собой, в шатре я на всякий случай оставил записку. Если потеряемся или задержимся – нас обязательно найдут. К тому же я отправил магпочтой подробнейшее письмо о наших изысканиях в Высокородную Коллегию Забияк и Старых Пней. Девушка хихикнула. Точнее издала странный звук, похожий на стрёкот. Подобные звуки смущали всех, кроме Дразга. Он всегда говорил, что это самый искренний и самобытный смех, который ему только доводилось слышать. – Вперёд, красавица! Нас подвиги ждут... – затянул старую хратскую песню Дразг, меняя на ходу слова. Пустыни никогда не славились гостеприимством. Балахийская, на данный момент, самая огромная, вообще не щадила незваных визитёров. Днём – жестокое солнце. Ночью – кромешная тьма. Только ранним утром или коротким вечером госпожа делала передышку в процессе вытравливания всего живого. Даже белозмейки и колючие переи, которые сумели прижиться в других пустынях, здесь не встречались. Однако Дразга это нисколечко не смущало: чем сложнее было испытание, тем сильнее становилось его упорство. Это кредо, считал храт, досталось ему от предков: «Пытайся или умри, пытаясь!» Они давно свалили куда-то на дикий север, поэтому десяток-другой отщепенцев, включая Дразга, в современном цивилизованном мире являлись последними представителями этого народа. Причины, по которым их оставили, остаются загадкой. В любом случае, спустя сто семьдесят дней, Дразг знал пустыню как свои пять пальцев. Неса тоже могла свободно перемещаться по ней – железная воля учёного служила айрне маяком, как далеко бы та не находилась. – Вот мы и пришли, – остановился храт, – здесь всё и началось! Понять бы ещё, как это всё закончить... Айрна успокаивающе коснулась его плеча. – Приступим! – Дразг разложил вещи, установил факела, открыл блокнот и стал читать вслух: – В свитке сказано: «Зарождение, умирание, неизбежное бремя прошлого. Возрождение, угасание, от убогого до роскошного». Насколько я понимаю, учитывая контекст, данное произведение повествует о зарождении жизни во всём мире. Не совсем верно я перевёл слово «убогое». Тут, скорее, имеется ввиду «отсутствие». Идём дальше: «В землю жадную семя брошено, всё что выросло – временем скошено». Похоже, что до нас уже сталкивались с подобной проблемой. Интересно, как давно это было? Данный свиток – явно не первоисточник... Ладно, вот что случилось потом: «Смерть, погибель, покинуты пустоши. Разбежались, рассыпались, струсивши». И, последнее: «Но от жизни – новая происходит, одна умирает – другая приходит». Кроме этого, я ничего разобрать не смог, прости. Знаю, что мало. Но лучше, чем ничего. Есть соображения? Айрна задумалась. Не смотря на то, что было трудно отвлечься от разглядывания своего спутника в свете огня, кое-что она всё-таки уловила. Показались странными первые строчки. Она дотронулась до Дразга, сообщая ему то радость, то печаль. – Цикличность, – догадался храт. Когда дело касалось науки, он становился чрезвычайно проницательным, – я тоже об этом подумал. Да, бросается в глаза. Похоже, что панацеи от болезни нет, но временно справиться с недугом можно. Смотри, как я и говорил, жившие до нас существа, успешно разделались с напастью. Это было так давно, что я даже примерно не могу сказать насколько. Вдохновляет, не находишь? Айрна кивнула. – Но что мне не нравится, так это гнетущая атмосфера стиха. «Смерть, погибель, пустоши», – продолжал рассуждать Дразг, – чувствуется отчаяние в этих словах. Неса подсела к храту, указала на последние строчки. – Допустим. Но это можно трактовать как угодно. Мы уже пробовали разводить здесь крыс и выращивать растения, так? Однако на воле они не приживаются. Пустыня не даёт им ни единого шанса... Страх перед смертью. – Жертвоприношения? Но кому? – храт глубокомысленно почесал подбородок. – Тут нет никаких богов, мы с тобой проверяли. Разными методами. Ничего. Величие. Жуткая боль. Смерть. – Умерший бог?! – подпрыгнул Дразг. – Думаешь такое возможно? Но боги бессмертны! Хотя... иногда в легендах они лишались вечной жизни. Иногда даже убивали друг друга... Неса! Кажется, ты права! Храт заметался из стороны в сторону. Так ему легче думалось. Айрна была счастлива. Ей редко удавалось оказать существенную помощь в поисках Дразга. Хотя учёный в свободное время только и делал, что нахваливал свою помощницу за труды и вкусные трапезы. «Без тебя я бы точно не справился. Хорошо, что вызвалась именно ты», – приговаривал он. В такие минуты жизнь Несы играла совершенно иными красками. Вскоре храт подбежал к ней. Его глаза пылали лихорадочным огнём. Тело айрны затрепетало в предвкушении ярких эмоций. – Мы нашли, Неса! Нашли! Пустыня – это лишь оболочка. Весь наш мир – это оболочка! Нужно не жертвоприношение, нужна жертва! Добровольная! «Но от жизни – новая происходит, одна умирает – другая приходит» – речь о самопожертвовании! Тот, кто будет готов умереть ради других станет хранителем! Божеством, по сути... Представляешь, что произойдёт, когда об этом узнают другие?! Неса поймала разбушевавшегося Дразга за руку и притянула к себе. В следующий миг она, наклонившись, прильнула к нему губами. Храт не сопротивлялся. Ввиду неожиданности или от того, что эйфория утроилась, но он не двигался. Когда поцелуй закончился, Дразг только моргал. Моргал и пытался, как обычно, по старой привычке, понять то, что понять невозможно. Тогда он спросил. Тоже, скорее, по привычке: - Неса, ты...? Ты ведь знаешь, мы... знаешь, да? Мысли путались, язык отказывался повиноваться. Бойкий храт превратился в обмякшего карлика. Магия, не иначе. Стыд. Раскаяние. Айрна попыталась отстраниться, но Дразг не отпустил её. – Не в этот раз, – сказал он, улыбнувшись, – ведь я разделяю твои чувства. Озадаченность. – Те чувства, что ты испытываешь ко мне... – храт запнулся, – это взаимно. Просто я до конца не верил. Прости старого глупца. Злость. Он к себе несправедлив! – Да, ты имеешь право злиться, я понимаю. Но сейчас не это главное. Ты, как всегда, открыла мне глаза на истину, – учёный обвёл свободной рукой видимую часть пустыни, – вела к этому открытию, как зрячий вёл бы слепого. Благодарность, но озадаченность. – Сначала идея показалась бредовой, но если задуматься... скажи, как долго бы ты смогла быть вместе со мной? Пустота, символизирующая бездну времени. – Ух ты, – от столь необычного чувства у храта вскружилась голова, – тогда, я думаю, тебе понравится навсегда остаться тут, со мной... Смятение. Тревога. Доверие. – Этот поцелуй стал последним фрагментом мозаики. Когда наши губы соприкоснулись, в потоке нахлынувших чувств я смог обнаружить одно особенное. Внешнее. Меня им накрыло. Я ощутил колыхание без ветра, дрожь без колебаний, влагу без дождя. Я ощутил как сливаясь с тобой, становлюсь чем-то огромным, необъятным... целым миром. Понимание. – Я думаю, – подытожил Дразг, – это и есть… самопожертвование. Чтобы зародить новую жизнь, нужны двое. Я и ты – мы станем одним целым на десятки, а то и сотни тысяч лет. Будем вместе хранить этот мир! Храт встал на одно колено, как полагается. Неуклюже вытянул руки и взял айрну за кончики её длинных нежных пальчиков. – Согласна ли ты принести эту жертву? Стать моей единственной избранницей на всю оставшуюся жизнь? Хранить мир от разрушения? Быть со мной единым существом и заботиться о других? Трепет. Согласие. Радость. Восхищение. Учёный поднялся, откашлялся и сказал: – Я тоже согласен! Осталось лишь одна формальность… ну, ты же понимаешь… Желание. Страсть. Удовольствие.
– Это ещё что?! – возглавляющий поисковую группу ардек, высокий, пятнистый и невероятно легкомысленный полузверь, с удивлением воззрел на огромное дерево. Часть могучих корней вздымалась над поверхностью пустыни, толстыми канатами зарываясь в толщу песка. Высокая ветвистая крона зеленела на фоне синего неба. А вокруг самого дерева, в радиусе примерно двадцати метров от него, пробивались молодые побеги. С такого расстояния это внушительное растение напомнило замысловатую фигуру. На одной из веток уже строили гнездо певучие пёстрокрылы. – Похоже на сильного воина, на котором, вроде, кто-то сидит, – вслух сказал молодой ассистент. – Вечно вы, молодёжь, непристойности видите, – прокряхтела старая профессорша Лювна Вистовна. Она принадлежала к людям, и, как большинство представителей этой расы, стала к своим девяносто шести годам слегка занудной особой. – Хотя, если присмотреться, то верхняя часть… кх… кх… этой природной экспозиции действительно напоминает девушку. – Как оно вообще здесь оказалось? – спросил ассистент. – Наверное, дело рук нашего Пузика, – ухмыльнулась Лювна и тут же получила в лоб прилетевшей с дерева веткой. Удар получился что надо – профессорша уселась на песок и стала трогать огромную шишку. – Заживёт нескоро… кх… кх… – Ладно, видимо, Дразг нашёл, что искал! Я всегда восхищался этим хратом. Он был настоящим бойцом из легенд… жаль, что не все это видели. – глава группы облизнул влажный нос, – фух, ну и жарень! Как насчёт того, чтобы немного отдохнуть в тени?
*Имеется ввиду не конкретное яблоко, а что-то вроде части своеобразной «местной» поговорки, как у нас, например: «дело в шляпе» или «проще пареной репы», «а ларчик просто открывался» и т.д. По задумке полное выражение звучит как «дерево потряс – яблоко-то и упало!»
...Запахи, звуки, слабые прикосновения, вкус крохотных рачков или шустрых рыбок, похрустывающих на зубах — они ничего не знали о свете наверху, поэтому и не тосковали в своем призрачном неведении по внешнему миру, даже не подозревая, что со временем их полупрозрачные тела все надежнее покрывает еще тонкая младенческая чешуя, похожая на серебристое шелковое кружево...
Когда они появлялись на свет, то видели краткую вспышку, ослепительный блеск стоящего в зените кроваво-алого солнца, прежде чем, сорвавшись вниз — крохотные, беспомощные!.. Шлеп. Шлеп. Шлеп. Шлеп. …проваливались в бесконечную мглу сотворения. Часы, дни, даже месяцы — в мрачном лоне Колыбели время не имело ровно никакого значения – крохотные личинки не замечали, как набирались сил в беспросветном мире, защищенном от жестокого полудня плотной толщей маслянистой воды. Запахи, звуки, слабые прикосновения, вкус крохотных рачков или шустрых рыбок, похрустывающих на зубах — они ничего не знали о свете наверху, поэтому и не тосковали в своем призрачном неведении по внешнему миру, даже не подозревая, что со временем их полупрозрачные тела все надежнее покрывает еще тонкая младенческая чешуя, похожая на серебристое шелковое кружево. Продолжали расти и крепнуть, даже не задаваясь вопросом, что за смутный инстинкт влечет их куда-то на самое дно, к первородному истоку всех не приснившихся кошмаров. И, едва пережив свое беззаботное детство — просто плыли. Натужно шевелили хвостами, загребали лапками, ввинчивались в плотную жижу, расталкивая ее заостренными головками — глубже, глубже, еще глубже! — и не знали, что они ищут, не знали, почему же так сильно, так ярко, так невыносимо пронзительно спирает в груди, заставляя судорожно сокращаться еще не работающие легкие… Пока, наконец, там, в темноте, не обнаруживали загадочные кристаллы цвета свежей крови и, сдавленно посвистывая от переполнявшего их восторга, не набрасывались на них, выпустив когти, оскалив клыки: больше, больше, мне нужно еще больше! Кто-то успевал укусить всего разок, с хрустом отломив от сверкающих россыпей подходящий по размеру кусок. Кому-то хватало силы и терпения разжевать добытое в колючую кашицу и потянуться за второй порцией. Но потом — кто раньше, кто позже — они отпускали покрытые уродливыми бурыми водорослями скалы и, точно воздушные пузырьки, устремлялись к далекой поверхности. Чпок. Чпок. Чпок. Чпок. Иногда это происходило синхронно. Но куда чаще по одному, по двое или же крохотной стайкой в пять любопытных мордочек , бывшие мальки в последний раз отталкивались от воды, чтобы единственным затяжным прыжком добраться до нависшей над Колыбелью каменной арки, откуда время и солнце уже давным-давно сорвали остатки плодных яиц, из которых некогда все они появились на свет. Кристаллы еще не полностью впитались в их тельца, и не у всех получалось зацепиться за насест с первого раза — много, много обессилевших и измученных малышей распластывалось на черном полотне воды, так и не ощутив волнующую прелесть метаморфозы, тогда как немногочисленные счастливчики, поджимая лапки, надежно зацеплялись хвостами за покрытый удобными щербинами камень и сворачивались в клубки, тут же начиная покрываться хрустально-прозрачным слизистым коконом, со временем затвердевавшим и превращавшимся в абсолютно белую скорлупу. После чего, только-только возобновившее бег время, снова замирало для погруженных в глубокую дрему будущих драконов. Проходили дни. Месяцы. Годы. Они спали без снов, добровольные пленники хрустальных бутонов, лишь время от времени начинающие ворочаться в своем беспроглядном «ничто», лишь иногда нетерпеливо извивающиеся продолговатыми телами, вяло царапая когтями затвердевшую слизь: ну что, еще не время? Ну что, еще не пора?.. …И лишь когда — причуда случая, удачная судьба! — во время очередного жестокого дня иссохше-пепельное небо на время заволакивала пришедшая из-за горизонта желтоватая дымка, проливавшаяся на землю слабым дождем, – лишь тогда звон стеклянных колокольчиков нарушал мертвенную тишину старого вулканического кратера, после чего, будто волшебные орехи, лопались пересохшие коконы, выпуская на свободу сверкающий рой… И в обсидиановом зеркале безмятежной Колыбели начинали свою неистовую пляску серебряные ленты. Выше, выше, выше! По гладким чешуйкам стекал тусклый свет, и крохотные кристаллы прорастали все дальше, все болезненнее — наконец-то дорвавшись до теплой живой плоти, бессмертные паразиты вовсю пользовались своим шансом, так что у малюток-драконов оставалось не более нескольких часов на этот безумный танец… И они отдавались ему со всей пылкой страстью этой мимолетной юности. Без сожалений, без скорби, без плача — выше, и выше, и выше, пока бились сердца, пока сплетались тела, пока в застывшем воздухе звенели едва различимые, полузабытые песни… Задыхающийся плач последних драконов о скорбной судьбе их погибшего мира. А допевая – они умирали. И падали в воду, едва успев оставить под каменной аркой, в безопасной полоске тени, аккуратно повисшие плодные яйца, созревающие ягоды их распустившихся цветов. И опускались вниз – кроваво-алые в ошметках серебра — на самое дно, пожранные заживо, разросшиеся в очередную друзу кристаллов, насытивших свой аппетит и решивших прекратить эту кратковременную игру с законами гравитации. И снова опускалась тишина на одинокий кратер посреди бесплодной пустыни. И всколыхнувшийся было мир засыпал опять, в своей предсмертной горячке продолжая робко грезить о наступлении новой весны.
Сообщение отредактировал RaiNocta - 6 февраля 2018 23:45
--------------------
Прислушайтесь к голосу своего разума... Слышите? Слышите, какую хрень он несет?
Я для себя решил уже давно (Хотя не без сомнений, если честно), Мне было бы совсем не интересно Жить с мыслями, что все предрешено.
Жизнь нам подарит сотни разных встреч, А дальше мы уже решаем сами: Кого любить, кого считать друзьями Кого забыть, кого к себе привлечь.
Нет никакой иронии судьбы, Когда мы постоянно выбираем, Всех тех, кого находим и теряем. Но люди так наивны и глупы...
Мы лишь одно не сможем изменить. Да, очень жаль. Но все же так бывает, Что жизнь у нас насильно отнимает Того, кого решились полюбить.
Жизнь иногда бывает очень злой, И люди к сожалению не в силах Вернуть ушедших навсегда любимых. Лишь это я готов назвать судьбой.
Keelsee
***
Игры с любовью
Любовь — жестокая насмешка (Сперва, конечно, над собой). Король следит (и даже пешка) За Королевою чужой;
Своя же Дама лишь фигура, Но и у ней свои ходы: Сегодня Дама твоя — дура, А завтра — встанет на дыбы.
Теперь игра совсем иная — В такой уже не взять рестарт. Неверный шаг, судьбу решая, Вам обеспечивает мат.
А ревность — сила озорная, Её не зря порой бранят, Ведь после брани, как ни странно, Приёмы "чёрной" не пленят...
Мисс в поддавки играть мастак, А я конём назад сбегаю... Два пола, чувства и коньяк — И суть игры я поменяю.
Elofrin
***
Сообщение отредактировал RaiNocta - 8 марта 2018 17:49
--------------------
Прислушайтесь к голосу своего разума... Слышите? Слышите, какую хрень он несет?
...почему его местом жительства стала именно водокачка, призрак и сам уже не помнил. Может потому, что более удобные места уже все разобрали. На чердаке поселилась сова с семейством и громким уханьем мешала ему спать. Раскидистая груша летом собирала вокруг себя слишком много насекомых с жалами, а он с жизни не любил пчел и ос. Тем не менее, водокачка казалась не самым плохим пристанищем. Над головой имелась крыша, не капало за шиворот...
О том, что ждет душу после смерти тела старательно рассказывают все религии мира, попеременно обещая райские кущи и пугая страшными карами. Обычный принцип кнута и пряника, скучный и используемый всеми, кому не лень, но от этого не менее действенный. Но никто не предупреждает о том, что если душа по какой-то причине, полной глубокого смысла, или просто по глупому стечению обстоятельств, застрянет между мирами, всё, что ей остается это скука.
Примерно об этом размышлял призрак Старой Водокачки, как его назвали падкие до сенсаций репортеры. Про неё ходили страшные рассказы, старательно выдумываемые местными жителями, например о том, что еще до войны один сантехник пошел ремонтировать водокачку, да так и не вернулся, а когда его пошли искать, то из бака торчали только его ботинки, а рядом стояла сумка с инструментами, из которой выглядывал гаечный ключ. История обрастала подробностями в виде несчастной любовницы сантехника, несчастной жены сантехника, несчастного любовника жены сантехника и прочих страстей по личной жизни сантехника, которые к сути происхождения призрака имели примерно такое же отношение, как Папа Римский к яичнице. Но почему его местом жительства стала именно водокачка, призрак и сам уже не помнил. Может потому, что более удобные места уже все разобрали. На чердаке поселилась сова с семейством и громким уханьем мешала ему спать. Раскидистая груша летом собирала вокруг себя слишком много насекомых с жалами, а он с жизни не любил пчел и ос. Тем не менее, водокачка казалась не самым плохим пристанищем. Над головой имелась крыша, не капало за шиворот, а ветер задувал, только если дул с востока. В общем, призрак имел все основания быть довольным нежизнью. Если бы не всепоглощающая скука. Поэтому он предпринимал периодические набеги на близлежащие скверы и дворики, издавая вопль в стратегически важные моменты, например, когда парочка собиралась целоваться или распить пузырек настойки боярышника. А лучшим днем призрак считал, когда удавалось добиться выпадения пузырька с разведенным спиртом, с последующим разбиванием об асфальт: он был категорическим противником спиртного.
«А не начать ли мне писать мемуары…Вот издам, стану знаменитым, почитаемым призраком… Буду делиться с молодежью нежизненным опытом, давать наставления о лучших способах запугивания. А они будут сидеть, разинув рты, или что там у них, и говорить о том, какой я умный…»
Мысли призрака текли неспешно, потому что спешить ему было совершенно некуда. Когда впереди у тебя целая вечность и еще пара недель в придачу, торопиться как-то само по себе не получалось. К тому же, он еще никогда не встречал себе подобных. Иногда он мечтал о некоем привидении, с округлыми, приятными глазу формами, с которым было бы неплохо разделить уютный уголок под центральным вентилем, но мечты оставались лишь мечтами, к глубокому сожалению призрака. Так что он оставался один, с громкой соседкой-совой и летом - осами на груше, норовившими залезть призраку за условный воротник.
*** А в небесной канцелярии шла сверка списков умерших и поступивших. Апостол Петр испил чаю из граненого стакана в затейливом подстаканнике с ангелочками и херувимчиками и рассеянно поставил его на свиток. По пергаменту расползалось мокрое пятно. - А, что б тебя, - с досадой сказал почетный хранитель ключей и потряс пергаментом, в надежде его высушить. В том месте, куда попал чай, чернила поплыли, растворяя фамилию одинокого инженера, работавшего в небольшом конструкторском бюро при машиностроительном заводе, умершего в результате несчастного случая на производстве от упавшего ему на голову кирпича, который сдул восточный ветер с крыши старого заводского корпуса. - Ну, бог с ним… - Петр затер след от подстаканника и вернулся к сличению списков. У него всё было строго, и он гордился работой своего ведомства, поэтому всё должно было пройти без сучка и задоринки, как обычно. Поэтому, само собой, проверка не выявила никаких нарушений. А где-то там, в старой водокачке, призрак свернулся в закутке под краном, сетуя на восточный ветер, и скучал в своей одинокой вечности.
...Он был голубеводом и очень любил свою профессию. Старик многое знал о них: например, что человек приручил дикого сизого голубя более пяти тысяч лет тому назад. Вероятно, что и того больше! В его распоряжении имелось с десяток отличных самцов и самок. Говард мог назвать наизусть все тридцать пять видов голубей, и при беглом взгляде определить к какому виду какая птица принадлежит. Многое было узнано из книг. В его городе, к сожалению, было не так много голубей. “Вот этот серый, а этот белый,” – говорил он. И ему верили...
Говард обожал голубей. Рассказчик, к своему большому стыду, очень мало знает о такой тонкой материи, как голубиная любовь, так что не станет говорить о чувственной взаимности со стороны птиц, но одно он знает точно: голуби никогда не боялись его. Однажды Говард переходил очень узкую дорогу, а путь преградило одно из этих гордых созданий. Оно нагло вынудило Говарда обойти себя стороной: голубь гипнотизировал его и абсолютно не двигался с места. Может, птица просила еды. Может, считала себя лучше человека. Этого мы не узнаем. Но когда Говард обошел голубя – птица улетела. “И среди птиц бывают гордецы”, - подумал Говард.
Он был голубеводом и очень любил свою профессию. Старик многое знал о них: например, что человек приручил дикого сизого голубя более пяти тысяч лет тому назад. Вероятно, что и того больше! В его распоряжении имелось с десяток отличных самцов и самок. Говард мог назвать наизусть все тридцать пять видов голубей, и при беглом взгляде определить к какому виду какая птица принадлежит. Многое было узнано из книг. В его городе, к сожалению, было не так много голубей. “Вот этот серый, а этот белый,” – говорил он. И ему верили.
Говард всегда был в достатке. Однажды у него одолжили пару голубей для голубиного спорта – это состязание почтовых голубей. И, к глубокому сожалению рассказчика, один из голубей бесследно пропал, сбившись с курса во время гонок. Вероятно, что он только и ждал этого момента. “Некоторые голуби”, - думал Говард, - “очень свободолюбивы, не успеешь открыть клетку – они уже помечают памятник на главной улице города”. Но свято место пусто не бывает! Однажды его навестил непутевый заказчик, потерявший голубя на соревнованиях. Он приехал не один - с братом. Волей богини удачи, иначе рассказчик просто не может объяснить это совпадение, его брат работал археологом, проводящим раскопки на островах Пальма. Заказчик знал, что там обитает один из редких видов лавровых голубей, которых скромный голубевод, разумеется, мог получить только в том случае, если бы решил раскошелиться на поимку и доставку диковинного для его мест голубя.
Лавровый голубь длиной тридцать восемь сантиметров. Оперение его преимущественно красно-коричневого цвета, а голова и шея с хвостом светло-серого окраса. Получить такой далекий экземпляр задарма – это ли не радость истинного голубевода? Рассказчик был бы рад перу необычного андского гуся, как кузнец рад хорошему и прочному инструменту. А голубевод рад редкому голубю. Пользы от него, вероятно, меньше, но душа радуется. И этого иногда более чем достаточно в такой сфере. Заказчик, после потери почтового голубя, быстро написал письмо своему брату, а тот, буквально на днях, возвратился с ценным грузом…
Однажды Говард умер. Состарился и покинул наш мир, но покинул его не до конца. Как-то раз он просто проснулся другим - мертвым. Рассказчик спешит утешить читателя (несмотря на то, что не может испытать тех чувств, что испытал Говард, в силу того, что еще не умирал): старичок не был несчастен. Да, грустил, что теперь не сможет разводить и кормить своих пернатых любимцев. Да и голуби перестали реагировать на его присутствие и голос. Но он точно не был несчастен. Была веская причина: Говард начал видеть скрытое от глаз обычного человека. Бродя по парку и распугивая прохожих дам, считавших его шалости игрою ветра, он заметил, что на бетонном окаймлении пруда сидит птица чудаковатого окраса: она имела серую верхнюю и более светлую нижнюю часть туловища, а также переливчатое бронзовое оперение на шее и чёрные пятна на крыльях. Она была не более жива, чем Говард. Птица выжидающе смотрела на него маленькими изящными глазками. Голубевод сразу узнал его – он читал об этой птице в одной зоологической книге! На радостях он помчался к странствующему голубю, виду, который исчез несколько столетий назад, но вспугнул, после чего кинулся следом ввысь и, паря над землей, видя ее с птичьего ракурса, устремился за другом вдогонку. Никогда еще голубевод не был так близок к своим любимым голубям! Он летел чуть позади и следил, куда же того ведет чутье. Долог был путь этой прекрасной пары. Они пролетали над континентами и диковинными зверьми. Иногда Говарду чудилось, что в небе, то ближе, то дальше, мелькали смутные очертания, похожие на человеческие силуэты, летящие и исчезающие в облаках и при бликах яркого солнца… Все имеет начало и конец – и полет однажды прекратился. Говард обомлел, когда перед ним, словно из тумана, всплыла абсолютно новая земля! Всюду на ней росли густые кусты, высились стройные деревья и источали аромат прекрасные цветы. Ветки деревьев обсыпали голуби! Каких только видов здесь не было! “Как интересно”, - подумал Говард, - “а ведь я никогда не видел, чтобы голуби сидели в городе на ветках деревьев! Крыши, провода, трубы, но никогда не деревья!”
Здесь он и остался коротать время в ожидании чего-то большего. Но большее не наступало. Он много думал и ждал – и даже иногда видел других голубеводов! Мне, наверное, остается сказать, что, если вы так же любите голубей, как Говард, то не упустите своего странствующего голубя-гида. Возможно, облетая однажды голубиное царство, вы заметите маленький сутулый силуэт старика, который, сидя на гладкой элегантной скамейке, подбрасывает в воздух кусочки призрачного хлеба для своих призрачных и единственных друзей, лишенных клеток.
..."Урал" подпрыгнул и превратился в пылающий шар. Следом за взрывом, перекрывая грохотом выстрелы, вниз поехала добрая часть скалы. Капитан что-то орал в рацию. Кузнецов тогда, действуя скорее механически, чем осознанно, отбежал к ближайшему придорожному валуну, укрылся от града мелких, острых камней и дал несколько слепых очередей вверх, в сторону "душманов"... А затем весь карниз задрожал и рухнул, забрав всех, и «духов» и солдат, словно скалам надоели суетящиеся вокруг люди. Сержант толком не помнил, как успел проскочить в едва заметную расщелину в горной породе...
Вот и всё. Алексей устало привалился к твёрдой стене небольшой пещеры. Всё вышло просто и глупо. Вот засада - "духи" повалили из всех щелей, хотя ещё минуту назад разведгруппа прочесала весь скальный карниз, вот взрыв - мину поставили не на узкой дороге, а чуть левее, ближе к отвесному краю горы, так, что бы взрыв вызвал обвал, да и придавил конвой и группу сопровождения.
"А ведь ловушка была очевидной, - думал солдат. - Узкий проход - есть, скалы с бесчисленными пещерами и тропами по обе стороны - есть, а ещё есть дорога - извилистая и вся на рытвинах". Но кто-то в высшей ставке решил, что "ребята пройдут" - и послал конвой и группу сопровождения, в которой был и Алексей Кузнецов, гвардии сержант, - по этому маршруту. Перед глазами солдата снова всплыла картина этого короткого боя. Огненный клубок трассеров, головная машина колонны рвёт вперёд, а потом оглушительный взрыв. "Урал" подпрыгнул и превратился в пылающий шар. Следом за взрывом, перекрывая грохотом выстрелы, вниз поехала добрая часть скалы. Капитан что-то орал в рацию. Кузнецов тогда, действуя скорее механически, чем осознанно, отбежал к ближайшему придорожному валуну, укрылся от града мелких, острых камней и дал несколько слепых очередей вверх, в сторону "душманов"... А затем весь карниз задрожал и рухнул, забрав всех, и «духов» и солдат, словно скалам надоели суетящиеся вокруг люди. Сержант толком не помнил, как успел проскочить в едва заметную расщелину в горной породе. Не помнил он, как добрёл к этой пещере. Голова раскалывалась, в глазах всё плыло. А потом он просто выключился. В отключке правда, он пробыл недолго, около пятнадцати минут. Из забытья его вырвали громкие голоса на знакомом, но всё ещё непонятном языке. Чуть выглянув из своего укрытия, он увидел внизу группу мужчин в чалмах и с автоматами. Они столпились у завала и, размахивая руками, что-то кричали.
"Что ж вас всех-то не забрало?" - подумал сержант. Оставалось только досадовать, потому, как выходило, что Алексей влип - путь из пещеры он знал только один, тот который вёл вниз, к завалу и толпе "духов". Пройти из пещеры по карнизу или вверх по скале не получится - края слишком хрупкие и неровные. Принять бой тоже не выйдет. Всё, что было у Кузнецова - одна неполная смотка: сорок, может сорок пять, патронов. А гранаты остались в кузове раздавленного УАЗа. Тем временем, люди у завала что-то решили. Часть осталась двигать булыжники, другая часть двинулась вдоль края дороги, осматривая скалы. Сидеть и ждать смерти сержанту не хотелось, но как он не старался, толковых мыслей в голову не шло. Медленно, холодными тисками сдавливая внутренности, подступал страх...
- Чего расселся, боец?
Голос был неожиданным, как взрыв бомбы. Алексей резко дёрнулся, сдирая кожу на локте, и направил дуло автомата во тьму пещеры.
- Ты кто? - севшим от испуга голосом, спросил Кузнецов.
- Да опусти ты ствол, сержант. Свои тут. Свои. - Из темноты на свет вышел крепкий, высокий человек в пыльной "горке". На Алексея смотрели весёлые, искрящиеся глаза. На небритом, слегка морщинистом и перепачканном лице здоровяка играла улыбка. В руках он держал автомат, перемотанный такой же пыльной, как и его одежда, тканью. На форме не было никаких опознавательных знаков или знаков отличия, но на "духа" человек не походил. Алексей нахмурился.
- Я спросил, кто ты? - повторил он свой вопрос.
- Майор Константин Стрельцов, разведка, позывной - "Барс", - ответил незнакомец. - Опусти ствол, а? Не люблю, когда в меня целятся.
Сержант прикинул, и опустил дуло автомата. "Хотел бы меня убить, выстрелил бы из темноты и вся недолга". - подумал Алексей.
Разведчик кивнул и улыбнулся ещё шире.
- Ну, сержант, а тебя как звать?
- Алексей... Алексей Кузнецов.
- Лёха значит? Ну, Лёха, не повезло тебе и твоим ребятам. Живых там не будет... Засаду вам бородачи устроили. Рация есть?
- Нет. Две было, обе теперь под камнями.
- Хреново, потому как у меня тоже нет. Но сидеть не будем. Рано или поздно вон те грубые парни, что внизу, найдут эту пещеру, а ты, я думаю, пока что не горишь желанием с ними повоевать.
- Навоевался на сегодня. Барс негромко хохотнул и осторожно выглянул за край проёма пещеры, осмотрелся, затем обернулся.
- Фонарик хоть есть?
- Маленький только.
- Сойдёт. В общем, слушай, сержант. Знаю я тут один проход... Но напоследок надо гражданам тунеядцам, террористам и просто плохим людям загадать загадку. Найди-ка камешек поувесистей. Алексей удивился, но принялся шарить по полу пещеры. Мгновение спустя его ладонь наткнулась на солидных размеров булыжник. Кузнецов показал его разведчику.
- Угу, то, что надо. Гранаты далеко метаешь?
- Ну, так...
- Угу. Короче, видишь на скале, что через дорогу, кусок карниза висит?
- Вижу.
- Вот, постарайся в него булыжником попасть.
- А если?.. - А ты постарайся, сержант, - майор снова улыбнулся. Кузнецов поудобнее сжал камень в руке, глянул на разведчика - тот одобряюще кивнул - и, что было силы, запустил булыжник в противоположную скалу. Попал он в цель или нет, сержант так и не увидел, но уцелевший кусок скальной породы как и сорвался вниз, на головы копавшимся у завала боевикам. Снизу донеслись громкие вопли и ругань.
- Ну, вот. - Барс снова негромко хохотнул. - А ты "а если, а если". Запомни, сержант, если что-то можно сделать, не рассуждай, а делай. А теперь пошли, пока наши бородатые друзья не поняли, что к чему. С этими словами разведчик скрылся в глубине пещеры. Алексей поспешил за ним, нырнув в темноту. Барс двигался так тихо, что Кузнецову оставалось только подивиться, как такой большой человек, производит так мало шума. "Учат их этому, наверное. Разведка всё-таки," - промелькнуло у него в голове. Спустя минут десять спусков, подъёмов и поворотов по узким пещерным коридорам, они вышли на небольшую площадку, чуть севернее самой высокой точки скального хребта. Вечерело и становилось холодно.
- Тут есть прямая тропа, параллельно склону. - Разведчик указал рукой на едва заметную пыльную полоску, тянущуюся вдоль отвесной стены. - Пойдём быстро, и к утру ты будешь на базе.
- Слушай, ты все местные тропы знаешь? - не сдержал удивления Алексей?
- Не все, но многие выучил. Я тут с начала войны. Ну, двинули. Шли чуть пригнувшись. Разведчик шёл уверенным шагом, сержант же вжимался в скалу, пообещав себе не смотреть вниз. Скоро тропинка вывела их к небольшому пещерному проходу, и снова началось, казавшееся бесконечным, путешествие по пещерным коридорам. Иногда Барс жестами показывал, где нужно пригнуться или двигаться особенно тихо, а где пробираться по переходам быстрыми перебежками, что бы не возбуждать у "духов", как пошутил разведчик, огнестрельного интереса. Несколько раз он останавливал Алексея резким жестом, указывая на едва заметную растяжку, на которую, как сам себе признался сержант, он непременно наступил бы. Когда солдаты выбрались из пещеры, была уже ночь. Полная луна залила светом небольшую песчаную равнину. Алексей остановился, обернулся. Только теперь он сообразил, что они прошли длинный хребет скал насквозь, минуя все ловушки и посты. Барс, стоявший рядом, хмыкнул.
- Ну, так. Большая часть пути пройдена. Пересечём равнину, за ней небольшой перевал, и ты на месте.
- Голова ты, товарищ майор.
- А то. Слушай, теперь надо...
Он замолчал, а потом резко обернулся, вскидывая автомат и выкрикивая приказ. Алексей машинально повторил его движение, давая очередь навскидку. В проходе, из которого они только что вышли, появился худой, одетый в грязные одежды, мужчина с чалмой на голове и спутанной седой бородой. В руках, он сжимал "трёхлинейку". Очередь сержанта, скосившая боевика, эхом разнеслась по залитой лунным светом равнине.
- О, брат, вот теперь дёру, - сказал разведчик. С этими словами они пустились бежать через равнину во всю прыть. Кузнецов едва поспевал за быстро и бесшумно бегущим Барсом. За пару минут они пересекли добрую половину равнины, а потом у Алексея стало сбиваться дыхание. Он забыл, что уже несколько часов ничего не пил и не ел. Побитое тело заболело так, что дальше бежать он просто не смог. Бессильно привалившись к серому валуну, сержант сполз на песчаник. Майор подошёл к нему, незапыхавшийся и невзмокший.
- Гренадёр ты ничего, а вот спринтер так себе, - Барс улыбнулся широкой улыбкой. - Вставай, боец, хоть в шаг, хоть в бег, да хоть ползком, а до рассвета нам надо к перевалу.
- Отды... Отдышусь только. И двинем. Переведя дух, Алексей опёрся о приклад и с трудом встал. Майор кивнул. Дальше не бежали - шли молча. *** Утром оба солдата, миновав перевал без приключений, вышли к проезжей дороге. Дойдя до поворота, майор неожиданно остановился.
- Тут, пожалуй, расстанемся, сержант. Протопай километр вверх по дороге, там база. Как прибудешь, доложи в штаб. Они ещё не знают, что случилось с вашим конвоем. Когда будешь рассказывать, как выбрался, говори, что сам.
- Как, майор? Я ж тебе головой обязан! Ты меня спас! И почему ты не пойдёшь со мной? На лице разведчика появилась грустная улыбка.
- Я не могу. Есть дела. Тебе нужно идти. И мне тоже. Бывай.
- Я же тебя не поблагодарил даже! Справа раздался гул. Алексей обернулся посмотреть. Утреннее солнце резануло глаза. Прищурившись, Кузнецов увидел несущийся "УАЗ". Сержант повернулся обратно, что бы хотя бы поблагодарить своего нового друга, но тот исчез. Просто исчез.
- Майор! Барс! В ответ была лишь тишина, нарушаемая гулом приближающегося автомобиля.
*** Гвардии сержанта Кузнецова сразу отправили в санчасть. Туда же пришли люди из штаба - капитан Сидейкин и полковник Макаров. Им Алексей подробно рассказал о случившемся: как конвой обстреляли со скал, как взорвалась головная машина, как рухнул скальный карниз, как он чудом успел увернуться от обвала. Дойдя до того места, где в пещере его нашёл майор Стрельцов, он думал сказать, как велел Барс, но не смог...
- Товарищ полковник, конец бы мне в той пещере был. Не доложил бы я ничего. Вытащил меня оттуда майор Константин Стрельцов. Позывной у него "Барс". Он меня через пещеры провёл, в обход всех постов "духов", к дороге вывел, а потом... Тут Алексей заметил, что у капитана лицо стало бледным, а полковник нахмурился. Наступила гнетущая тишина.
- Ничего не путаешь, сержант? Уверен, что именно он тебя спас?
- Так точно, товарищ полковник. Уверен, как в том, что вижу Вас перед собой.
- Встать можешь? Алексей опустил ноги с кушетки на пол. Каждая клеточка тела заныла от боли.
- Могу, товарищ полковник.
- Капитан, сообщи в Главное. А ты боец... Пойдём-ка со мной. Они вышли в коридор санчасти и направились в западное крыло. Шли молча, шли медленно. Миновав несколько дверей, вошли в слабоосвещённую комнату, где на столах, в холоде, накрытые белыми холстинами лежали погибшие солдаты. У Алексея по спине пошли мурашки и засосало под ложечкой. Полковник подошёл к одному из укрытых белой тканью солдат и чуть отвернул край полотна. Кузнецов посмотрел полковнику через плечо, и его проняла дрожь. На столе лежал майор Стрельцов - закрытые глаза, бледное, небритое, чуть морщинистое лицо с едва заметной улыбкой. Сержант онемел, все слова, что были до этого в голове, разом застряли в горле, перехватило дыхание. Полковник вздохнул и аккуратно закрыл тело майора холстом, затем, словно ему тяжело давалось каждое движение, повернулся к Алексею.
- Его вчера привезли, за двадцать минут до вашего отбытия в составе конвоя. Он заслонил собой товарища от пули. Умер не сразу. Напоследок успел сказать, что всегда будет защищать своих. Выходит, выполнил обещание, а? Что скажешь, сержант? Алексей, наконец, продохнул, на секунду зажмурился, вспомнил то важное, что не успел сказать, стиснул зубы, а потом ответил:
- Что скажу? Спасибо скажу. Большое спасибо.
Сообщение отредактировал RaiNocta - 12 июня 2019 15:45
--------------------
Прислушайтесь к голосу своего разума... Слышите? Слышите, какую хрень он несет?
Аниме онлайн смотреть можно в любой обстановке и в любой компании. Если, конечно, вы находитесь в нашем онлайн кинотеатре :) А после просмотра можно посетить и другие хорошие сайты:
Информация
17 февраля 2016 00:05
"...Позвонил на работу, узнать, всё ли в порядке и не требуется ли моя помощь, но был далеко и надолго послан. Ничего, я это ещё припомню этим бездельникам и лоботрясам, когда выйду на службу!..."
"... Корабль вышел из гиперпрыжка и двинулся к Синаре. Кэп заключил выгодный контракт, и теперь моя «Богиня» неспешно плывёт в безмолвном пространстве. В иллюминаторе я вижу, что небольшая планета имеет два спутника..."
- Но как враги клана смогли очутиться на другой планете?
"...Уже больше недели он никому не открывал дверь и даже не брал трубку. Те люди, с которыми имелись дела, прознали, что случилось, решили дать «братану» время прийти в себя и перестали беспокоить..."
...- А вот и горелая сосна, - указал Константин. – Местный ориентир, от неё километра два, и мы на месте.
Мне было бы совсем не интересно
(Сперва, конечно, над собой).
...Он был голубеводом и очень любил свою профессию. Старик многое знал о них: например, что человек приручил дикого сизого голубя более пяти тысяч лет тому назад. Вероятно, что и того больше! В его распоряжении имелось с десяток отличных самцов и самок. Говард мог назвать наизусть все тридцать пять видов голубей, и при беглом взгляде определить к какому виду какая птица принадлежит. Многое было узнано из книг. В его городе, к сожалению, было не так много голубей. “Вот этот серый, а этот белый,” – говорил он. И ему верили...
